Аркадий Клинов - Сила семейных уз. Почти достоверная история нескольких поколений одной семьи

Дедушка же решил действовать по-своему: он разыскал того дворника, который выдал их семью, и, затащив его в какую-то глухую подворотню, отрезал ему язык и уши. Так он отомстил за своих родных, погибших по вине этого подлеца.

Правда, на следующий день дедушку арестовали: кто-то сообщил в милицию. Но благодаря тому, что папа уже работал в СМЕРШ, ему удалось замять дело до того, как оно попало в прокуратуру, и дедушка оказался на свободе. Папа понимал, что все не так просто, и, хотя он сумел добиться освобождения деда, рано или поздно ему могли это припомнить. Поэтому спустя пять или шесть месяцев он подал рапорт об увольнении. Оставаться в Одессе, где за последние годы с ними произошло столько горестных событий, видимо, не хотелось ни маме, ни папе. Поэтому родители пришли к выводу, что в их ситуации будет лучше, если они безвозвратно покинут эти злополучные места. По обоюдному согласию они решили, что правильнее всего будет выехать в любой город, расположенный неподалеку от границы с одной из европейских стран, будь то Польша, Чехословакия, Венгрия или даже Румыния. Такое решение было навеяно создавшейся сразу после войны ситуацией, когда из страны выпускали людей, рождённых за пределами родины. Маме недолго пришлось уговаривать отца, что для них самый оптимальный вариант был бы покинуть Советский Союз, тем более что дедушка второй раз женился и не испытывал ни малейшего желания уезжать куда бы то ни было. На тот период дедушка казался относительно доволен тем, как складывалась его жизнь.

Папа же очень любил маму и готов был поехать ради нее куда угодно. К концу 1947 года они перебрались в город Станислав в Западной Украине, от которого было рукой подать в любую из ранее упомянутых стран. Однако к несчастью (именно в таких случаях понимаешь, что существует Судьба, которая ведет нас по жизни – зачастую независимо от того, предпринимаешь ли ты какие-либо действия или нет), границу по особому указанию Сталина закрыли и больше никого не выпускали.

В надежде, что со временем всё-таки закон смягчится – иногда бывало и такое – родители решили остаться в этом неизвестном для них городе. И потому что где-то надо было жить, расспросив сведущих людей, отец отыскал большой особняк, в котором когда-то до войны проживали богатые люди, сбежавшие с немцами. К тому времени в доме уже жило несколько семей, но еще оставалось не то семь, не то восемь не занятых комнат, куда и въехала наша семья, заплатив домоуправу небольшую сумму денег, чтобы всё выглядело по закону. Папа тут же организовал из этих комнат квартиру с кухней и ванной на уровне бель-этажа, с пятью спальнями. Именно к этому периоду времени относятся мои первые детские воспоминания. Сейчас, находясь в зрелом, почти преклонном возрасте, я окидываю мысленным взором прожитую жизнь и понимаю, что это были мои самые счастливые годы.

Город Станислав расположился в Западной части Украины, в преддверии Карпатских гор, обрамленный с севера рекой Днестр. С 1918 по 1939 этот город принадлежал Польскому воеводству, но в сентябре того же года город был занят Красной армией в связи с подписанием договора между СССР и Германией о разделе Польши. Когда Германия, нарушив договор, напала на страну Советов, городом полностью овладели немцы. После разгромной и убедительной победы Советских войск над Германией, город в 1944 году опять стал советским, войдя в состав УССР. До войны в нём наряду с поляками проживало множество евреев, однако после бесчинств гитлеровских оккупантов при освобождении города в нём оставалось не более 100 евреев.

Климат в этой части страны весьма благоприятный – с благоуханием цветов весной, умеренно жарким летом, в меру дождливой осенью и снежной, правда, ветренной зимой.

Наш дом, как я уже говорил, был очень большим, но его огромный двор просто поражал воображение своими размерами.

Во дворе росли многовековые деревья: клен, осины и даже дуб, было также несколько фруктовых деревьев – вишневых, яблоневых – и множество кустов сирени. Совсем рядом с домом росло огромное ореховое дерево, ветви которого касались крыши одного из флигелей и с которого мы каждую осень снимали урожай грецких орехов – из-за этих зеленоватых плодов пальцы наших рук во время «уборки урожая» всегда были желтовато-зеленого цвета. Мы охотно делились урожаем с соседями, которых к тому времени, когда мне исполнилось шесть лет, стало уже гораздо больше – то ли семь, то ли восемь семей. Причем одной из них была семья маминой родной младшей сестры Регины. Пройдя всю войну на передовой, после войны она приехала к маме, через ее знакомых познакомилась с выходцем из Белоруссии, вышла за него замуж, родила девочку, и они зажили бок о бок с нами, как я сейчас понимаю, получив от нас в подарок двухкомнатную квартиру с маленькой, переделанной из кладовки кухней. Таким образом, у нас осталось четыре комнаты.

Я рос очень подвижным и жизнерадостным ребенком, и не было, наверное, в то время спортивных игр, в которых мы с братом не принимали бы участия вместе с мальчишками из нашего и соседних дворов. Они любили собираться у нас, потому что нигде в округе не было двора таких необъятных размеров, дающих столько разнообразных возможностей для всяческих игр – начиная от «казаков-разбойников» и «трех мушкетеров», заканчивая футболом летом и гонками наперегонки на санках и коньках зимой.

У детей первых послевоенных лет детство было особенным. Родители были озабочены прежде всего тем, как стать на ноги, а мы в основном были предоставлены самим себе. Особенно мы любили играть в военные игры (ничего не поделаешь – реалии времени!) – с генеральскими штабами, немцами, партизанами, самодельными пистолетами, саблями и деревянными лошадками, сбитыми на скорую руку из подручного материала.

Я был в детстве довольно ловким и ничего не боялся, так как был искренне убежден, что жизнь – это навсегда. Поэтому в футболе я охотно становился в ворота вратарем и бесстрашно падал на очень жесткое, неприспособленное для игры в футбол поле, часто лазил по деревьям, забираясь на высоту 15–20 метров, перепрыгивал с ветки на ветку, возомнив себя Тарзаном, лихо «брал штурмом» довольно высокие заборы и в маске Зор о со шпагой в руках лазил по крышам, пытаясь оставить, где было возможно, знаменитый знак «Z». В мечтах я часто становился также партизаном и захватывал в плен фашистских генералов, а иногда – и самого Гитлера, пуская под откос вражеские эшелоны. А потом с достоинством принимал высокие награды Родины – внеочередные воинские звания, забираясь высоко по служебной лестнице.

Наш знаменитый двор заслуживает того, чтобы рассказать о нем чуть подробней. С двух сторон он был огорожен забором, а с третьей стороны примыкал к большому автопарку, забитому всякими машинами, иногда даже лимузинами, что в то время было исключительной редкостью. Гараж (так мы называли автопарк) мы считали чуть ли не своим – ввиду того что ворота его с улицы днем всегда были открыты и мы часто забегали туда и знали всех его дежурных. Однажды (мне было тогда лет пять), играя с мальчишками в своем дворе в очередную игру, мы вдруг увидели, как в наш двор вбежал молодой мужчина и, затравленно озираясь, быстро взобрался на дерево, а оттуда перепрыгнул на крышу, примыкающую к территории гаража, и стал лихорадочно бегать по ней, должно быть, раздумывая, спрыгнуть ли ему в начале гаража или в глубине. Да, кстати, должен сказать, что город наш в основном был расположен на холмах, похожих на маленькие горы, и гараж находился как бы на пологом склоне холма, а потому с одного края крыши расстояние до асфальта было не более трех метров, зато с другого – все пять.