Светлана Мосолова - На остановке у сгоревшей березы

Ханты-Мансийский нац. округ – 40 человек.

Хабаровский край – 65 человек.

Кемеровская обл. – 65 человек.

Туркмения – 2 человека.

Войдя в первой пятерке, она имела право выбора.

– Я выбираю Туркмению.

Члены распределительной комиссии озадаченно замолчали. За всю историю техникума в этом году впервые из Туркмении пришел запрос на молодых специалистов. Об этой республике здесь знали мало. Практически ничего. Директор, наморщив лоб, старался вспомнить хоть что-то. Наконец сказал:

– Григорьева, это ведь Средняя Азия. Там, я слышал, до сих пор басмачи существуют.

– А мне приятельница говорила, что у них там по семь жен бывает, – встряла заведующая.

Все смотрели на Таню. Григорьева дерзко вскинула голову.

– Ну и что, зато там персики растут!

Выйдя из кабинета, она, ни с кем не общаясь, снова уехала в город к приятельнице, с какой-то отчаянной горечью подумала: «Вот и все, судьба моя решена».

Когда Таня вернулась из города в общежитие, ее встретила зареванная подруга и сообщила, что взяла направление на север и они поедут вместе.

– Прости меня, Танька! Где тебя носило?! Знаешь, как за тебя волновалась! Но теперь вместе, да?!

– Я в Туркмению взяла направление…

– Да как же так?!

Подруги побежали все исправлять. Но документы уже разошлись по адресатам. Светлане предстояло работать на крайнем Севере, а Тане – на юге Советского Союза.

Через пять дней выпускники получили на руки направления. Никто из них не ожидал, что расставание будет таким тяжелым. Тане, как старосте группы, часто приходилось бывать в кабинете директора. И в этот раз, заглянув туда по делам, она увидела директора, который курил у окна.

– Здравствуйте, Петр Сергеевич, можно? Я за зачетками.

Он кивнул. Потушил сигарету.

– Иди, Григорьева, посиди со мной пять минут.

Девушка подошла, осторожно присела на край кожаного дивана. Помолчали.

– Как настроение, Таня?

Они посмотрели друг на друга. Она, стараясь справиться с волнением, теребила стопку зачетных книжек, молчала, опустив голову. Петр Сергеевич вытащил из пачки следующую сигарету, подержав, положил обратно. Посмотрел в окно, негромко сказал:

– Каждый год я прощаюсь с выпускниками. Много их было… Кто-то исчезал из поля зрения, кто-то до сих пор навещает родной техникум, кто-то и сам здесь уже работает. Да, много было выпускных групп. А вот такой дружной и сплоченной, как ваша, не было. Наверное, уже и не будет никогда…

Танька подняла на него глаза, полные слез, всхлипнула.

– Ну, ступай, – он вздохнул и отвернулся.

Таня, боясь разреветься, поспешно пошла к двери. У порога обернулась, тихо, на вздохе сказала:

– А мы? А нам как? Техникум. Друзей. Вас, учителей. Как забыть-то?..

Вышла, плотно закрыв дверь. Боясь уронить зачетки из дрожащих рук, присела в коридоре на подоконник и тихо заплакала.

Мимо пробегал Саня Голубь, любимец всей группы, веселый и открытый парень. Увидев Таню в слезах, удивленно открыл рот.

– Григорьева! Ты чего тут приткнулась? Ты плачешь, что ли? Танька, что случилось?!

– Ничего.

– Нет, правда?

Она вытерла ладонью мокрые глаза.

– Просто так поплакать нельзя уже?

– Он присел рядом, обнял за плечи и силком положил ее голову себе на плечо.

– Ну, тогда поплачь, поплачь, дочь моя. Положи мне на плечо головушку твою забубенную и плачь на здоровье.

– С чего это у меня головушка забубенная? – она слабо ему улыбнулась.

– Да так, – он вдруг серьезно добавил, – я, Танька, тоже плакать буду, когда мы разъезжаться начнем. Как-то не предусмотрели мы этот момент. А может, Танюха, распишемся с тобой и здесь останемся?! – он прищурил глаза, – правда, на мой вкус, худовата ты. Но, ничего. В столовке нашей цены умеренные, а капуста отменная. Я из армии вернусь, а ты меня уже толстухой встречать будешь. Как тебе такой расклад?

Танька поправила волосы, собрала зачетки, сунула их в руки парню.

– На, иди уже, жених, неси в группу, мне еще в профком нужно зайти.

– Значит, категоричный отказ? – он поднялся, – смотри, не пожалей потом, я мужик надежный.

– Я подумаю, – она грустно улыбнулась, – у меня еще два дня в запасе есть.

– Ну, думай. А то Дорошина давно уже мне глазки строит, – он небрежно кивнул и пошел в группу.

А она все смотрела вслед ему и думала: «Почему так больно их всех терять? Все равно вместе уже никогда не соберемся. Я знаю, это одни разговоры. Разъедемся и уже не будет времени на встречи. Чувствую, что никогда уже их не увижу. Все, все! Не буду про это думать, сейчас опять заплачу».

Но не думать не могла, и весь день проходила в слезах и печали.

Через годы, вспоминая эти минуты, поняла, что прощалась тогда, наивная и доверчивая Танька, с юностью и самым прекрасным временем своей жизни.

Белоруссия, село Закуток 1978 год

– Глянь-ка, Мишка Темнюк марширует.

– То-то я примечаю, Настена уж в который раз к колодцу подходит, да воды набрать не торопиться. Это ведь она его поджидает.

– Бесстыжая какая, прости Господи. Сама ведь со вторым уже на сносях, а все туда же. Старая любовь, видать, не забывается.

– Погоди, Андрей из рейса вернется, уж он ей мозги вправит.

– За кого переживаете, бабоньки?

– Ой, Матвеевна, доброго тебе утречка. И не услышали, как подошла. Да так, стоим вот, калякаем. Сыночком твоим полюбовались. Орел настоящий. Вылитый батька, царствие небесное Степе твоему. Был бы жив, порадовался бы на сына.

– Ведь, не в обиду тебе будет сказано, Мишка-то у тебя озорным рос да отчаянным. В селе первым задирой был, а вот гляди, как в армии поменялся. Совсем другой человек. Пацаном ушел, да мужиком вернулся. Теперь хозяин у тебя в доме настоящий есть. Жалко вот молодуха не дождалась. Теперь вон локти кусает, караулит его. А только чего караулить? Теперь ты чужая жена. Сынок твой пусть любую кралю выбирает. От него ни одна не откажется. Давеча бабы говорили, что слыхали, будто Кудимова Вера сына твоего нахваливала. Да еще сказала, что дочка ее институт закончила. И прямо так и сказала, что красивая бы пара получилась.

– Придет пора, женится – ответила Матвеевна, – а пока чего зря воду лить. Сам невесту выберет.

– Твоя правда. Они теперь родителей не больно спрашивают. Все сами.

А Мишка ковырялся в старом отцовском мотоцикле, старался выбросить из головы недавний разговор с Настей Куприяновой. Вот уже три месяца он дома. Шабашит с ребятами в поселке и готовится к экзаменам в институт. И все эти месяцы она подкарауливает его, клянется, что любит еще сильнее. Мишка сплюнул досадливо, вытер вспотевший лоб и присел на лавочку. Закурил. Смотрел на копошившихся в пыли кур, с раздражением думал, что такой бесстыжей и назойливой прежде Настю не помнил. Ему были неприятны, даже противны все ее слова. Когда ей удавалась встретить его одного, то пыталась прижаться к нему, заглядывая в глаза, Мишка, стараясь быть не слишком грубым, равнодушно выслушивал, потихоньку освобождаясь от ее рук, предлагал успокоиться и жить счастливо с мужем и детьми. Женщина смотрела на него преданными глазами, обещала не беспокоить, но на следующий день все повторялось.