Ирина Ярич - Виноградная лоза

– Сегодня жду гостя на обед, – сказал шах. – Баранину приготовь только для меня. Для гостя зажарь и отвари то, что лежит в корзине.

Побледневший от страха при виде палача, повар стал было приходить в себя, но взяв корзину и заглянув внутрь, чуть не выронил.

– Если кому проговоришься, сам туда угодишь, – кивнул шах на корзину.

Едва живой и едва удерживая груз, повар стоял как вкопанный у очага. На бледном лице выступили капельки холодного пота.

* * *

Гарпаг знал про обретение шахом внука, как и все в округе. Было объявлено об оплошности, которую допустил по неразумности раб, что ныне уже гниёт в земле. Гарпаг не однажды видел сына пастуха среди стад и отар, но не спрашивал у того ничего. Никто бы ничего не узнал, если бы не та игра мальчишек. Или суждено случиться именно так? Возможно, боги предопределили, и сын Манданы должен был выжить? Но ему, Гарпагу теперь несдобровать. Что же и над его судьбой, и над судьбами членов семьи довлеет божья воля.

Иштувегу пригласил его отобедать вместе с ним. Для чего? Чтобы отравить?.. Бежать поздно, да и некуда. Придётся идти навстречу року.

Шах принял Гарпага с дружеской улыбкой, почти как прежде, словно радовался долгожданной встрече с преданным другом. Гарпаг, ожидающий жестокости находится в замешательстве. Может быть, Иштувегу всё же рад, что его внук выжил. Хотя, зная нрав шаха, не исключал, что тот примерил на время личину, чтобы сбить с толку и скрыть пока искренние намерения, а потом нанести удар.

Бледный, потный и молчаливый повар поставил два блюда с мясом, от которого ещё поднимается пар. Обменялся с шахом взглядом и поспешил выйти.

Трапезничая, они говорили о государственных делах: о том, что надо идти в поход для сбора дани с предгорных племён; об отправки подарков для Креза в Лидию по поводу рождения очередного внука, что Ариеннис сочиняет послания для брата и племянника; о том, что крепость надо опять ремонтировать и ров вокруг прочистить и углубить.

И как бы между прочим, когда блюдо перед Гарпагом опустело, а он перестал задаваться вопросом, кода начнёт действовать яд, Иштувегу сказал:

– То ли зубы мои поистёрлись, то ли баран жилистый. А как тебе, Гарпаг вкус мяса?

– Превосходно! Никогда не едал такого мягкого и нежного!

– Специально для тебя приготовлено. А, что за забота тебя гложет?

– Сын куда-то запропастился. Жена не дозовётся. Слуги с ног сбились. Раб мельком видел какого-то всадника возле него. Не с ним ли куда убежал?

– Твой сын к тебе ближе, чем можешь себе представить, – сказал шах жёстко.

В ту же секунду Гарпаг почуял неладное. Иштувегу изменился. Таким он обычно представал перед поверженными врагами. Шах зло бросил:

– Твой сын не рядом с тобой. Он в тебе! Ты его съел!.. Ну, каково теперь мясо твоего сына?! Мягкое и нежное?..

Так произошло или не совсем так, или вовсе иначе теперь уже не доказать, ни опровергнуть. Как бы там ни было, а Гарпаг затаил месть. Уж как эта месть ему удалась, можно только дивиться. Если б он только один был и то не удивительно, но за ним пошли многие и вся подготовка велась тайно мимо соглядатаев шаха. Всегда находятся недовольные правителем. Были бы бедняки, а нет же, самые богатеи. И чем недовольны? Что походов стало меньше, а значит и привезенной добычи мало или совсем её лишились. Спрашивается куда ж ещё тащить – золота да серебра, да разного чужого добра? А разве богач имеет предел, разве удовольствуется тем, что есть? Вот и роптали знатные мужи, да так, что не доходил их возмущённый гул до ушей Иштувегу. А, что же шах? Обленился, постарел и потерял прыть? Он понимал, что теми силами, что у Манды есть новых земель ни завоевать: ни покорить всё ещё сильного Вавилона, не присоединить Лидию, где армия считалась лучшей в округе и где собраны богатства, превосходящие их собственные запасы. К тому же в Лидии правил брат Ариеннис и война с её родиной принесла бы ей горе, а у него не было причин огорчать заботливую жену. Дальше на побережье греческие города, да и несвободные они уж давно, разве что Милет… его жители упорно отстаивали независимость. Да греки не отличались никогда богатством, не стоило туда идти. Как и не стоило поворачивать дальше к восходу солнца, далее восточных арией 21 21 Земли, которые назовут потом Бактрией и Парфией или спускаться в южную сторону, где обитали бедные скотоводческие племена. Приходиться тратить время и силы на усмирение бунтующих племён, которые отказываются платить дань и самому отправляться на их усмирение. Да ещё не забывать об обороне, вдруг царь Вавилона или царь Манны позарится на землю Манды?

В окружении Иштувегу вслух все соглашались с ним, но далеко не у каждого собственные желания совпадали с помыслами царя.

Вот и отправился караван в Анчан. Вместе с внуком уехала и Ариеннис. Вспомнилось Иштувегу лицо мальчика, когда его снова привели к дедушке. Да, дедушка, но и шах. Все падают перед ним ниц, в том числе и жена, и дочери, их мужья, уж тем более он, бывший приёмыш, выросший среди пастухов и стад, воспитанный среди рабов шаха. Иштувегу смотрит в узкое окно, а вместо города, стен, неба и природы видит лицо Куруша. Опасен ли мальчишка? Никаких признаков не заметил, как ни всматривался тогда, как ни вспоминал сейчас. Смышлёный и уже держится с достоинством. И это выросший в семье пастуха! Атраванам магов Иштувегу доверял, не помнил, чтобы они дали плохой совет. Что ж, если неопасен, пусть живёт.

Шах не чувствовал к внуку ни любви, ни привязанности, ни радости. Да у него самого нет сына – прямого наследника, но теперь оказалось, что есть внук, в котором течёт кровь и его рода. После тех странных давних снов он уверовал в смертельную опасность, и внук для него стал наипервейшим врагом. А ныне, когда опасаться не стоит, по утверждению атраван, как относился Иштувегу к Курушу? А, как мог относиться шах к сыну раба, что пас его скот?

Иштувегу отвернулся от окна, затем направился в опочивальню. Сбросил верхнюю длиннополую и расшитую одежду. Растянулся на постели, покрытой шёлковой китайской простынёй, вздохнул.

Шах не видел, как заалел закат, как подсветились тучи. Только, что они были сизые, а теперь подошвы туч и кучевых облаков, будто озарены пожаром. Вместо солнца между облаками золотистые и красноватые неровные трещины. Зрелище устрашающее, потому что напоминают извержение вулкана. Не выброс пепла. Растекание магмы! Будто расплавленный камень течёт в небесной дали, и от его неистового огненного жара багровеют тучи!

Куруш раньше слышал об Анчане, это где-то в горах. Теперь он сидит с шахом Анчана и его женой за одним столом! Живёт в их дворце! Потому что он сын шаха Анчана!