Олег Герт - Метапсихология социализма

Сид милостиво кивнул.

– Да, – сказал он, – Что же, значит, и до той идеи, что крысиная конкуренция приводит к гибели трети личного состава, деградации другой трети, и к выходу только оставшейся трети в следующий круг соревнования, вы уже дошли. Пусть и не путём умосозерцания, как мы, а путём, так сказать, эксперимента… И что с каждым следующим кругом этого соревнования количество погибших и деградировавших всё возрастает, а количество выживших всё сокращается. И с определённого момента начинает меняться, так сказать, по экспоненте: минимум выживших, максимум погибших и деградировавших…

Витя почесал голову и хмыкнул.

– Я вам больше скажу, – ответил он, – Мы этот эксперимент давно уже не на крысах ставим. А на людях. На самих себе.

– Вот как?

– Да. Только на людях всё чуть сложнее.

– Что именно?..

– Ну… Короче, когда побеждаемые американские крысы во внутриамериканской конкуренции уже начали физически заканчиваться, побеждающие осознали, что дальнейший расходный материал нужно получать извне. Например, в России… А у нас на тот момент, когда они это осознали, жили двести пятьдесят миллионов…

– Крыс?

– Нет. Людей. В основном… Хотя и крысы попадались, конечно… Но мало: их в целом давили сразу, как только выявляли.

Сид внимательно слушал Витю, слегка вытянув шею.

– Ну, и?..

– Ну, и тогда они этот же лохотрон запустили и в России: «Кто хочет стать самой крысиной крысой?» То есть то же самое, за что у нас крыс давили, вдруг было объявлено главным механизмом личного успеха и критерием победы в условиях свободного рынка…

– И каков результат?

– Результат?.. Квалификационную стадию мы в девяностые годы быстро проскочили: одна сто двадцать восьмая финала, одна шестьдесят четвёртая финала… Потери личного состава убитыми – как во время Второй мировой войны. Количество раненых, в том числе душевно, и деградировавших, в том числе морально, вообще никто не подсчитывал. А сейчас соревнование у нас в самом разгаре: где-то, наверное, уже к полуфиналу подходим… Сейчас примерно пять процентов крыс владеют девятьюстами процентов всего корма: что в Америке, что в России, что в целом по миру… Видимо, и до финала уже недалеко.

Сид хмыкнул.

– Но ведь вы осознаёте, что финал этого соревнования может быть только один? – внушительно, с расстановкой спросил он, – Что такое общество по сути своей заточено на самоуничтожение? И что, рано или поздно, это произойдёт?..

– Видимо, нет, – ответил Витя, – Хотя бес его знает… Может, и осознаём. Я вот только сейчас об этом подумал… Может, мы и впрямь поверили, что мы – крысы, а не люди? А крысам, так сказать, туда и дорога: тем более тем, которые выиграли соревнование на самую крысячью крысиность… Я только одного не пойму: это как же нужно себя ненавидеть, чтобы организовать свою собственную жизнь по тем же правилам, по которым живут голодные крысы?.. Чтобы целенаправленно создать самим себе крысиные бега, в которых ты просто отсрочиваешь собственную гибель чужими смертями?.. Это что – мазохизм такой специфический?..

– У меня был один ученик, – задумчиво сказал Сид, – Я подметил в нём странную черту. Он не понимал природы страдания: но это обычное дело, поначалу её никто не понимает. Он не видел пути избавления от страдания: но это нормально, поначалу его никто не видит. Но большинство из нас всё же понимает, ощущает, осознаёт сам факт того, что страдание – это боль. Страдание – это разрушение. Это болезнь. Смертельная болезнь… А что делает человек, понимающий, что смертельно болен? Он старается не заразить своей болезнью окружающих, так?

– Так, – сказал Витя.

– Кроме того, он не хочет, чтобы другие видели его болезнь, его страдание, – продолжал собеседник, – И поэтому страдание естественным образом загоняет в одиночество. Ослабевшее животное забивается под камень, под ствол поваленного дерева, надеясь снова обрести силы, излечиться… И здесь оно излечивается – либо погибает. Желающий преодолеть страдание обращается внутрь. И там побеждает страдание.

– А что ученик? – спросил Витя.

– А он, наоборот, нёс своё страдание наружу. Подобно бешеной собаке, которая, смертельно заболев, бежит в слепой жажде покусать как можно больше встреченных ею, пытаясь заразить своей болью, своим страданием других, словно стремясь не остаться в одиночестве в своей страшной болезни, перед лицом неминуемой гибели… Кажется, что для бешеной собаки важно утащить за собою, в свою болезнь и в свою скорую смерть как можно больше здоровых…

Собеседник взглянул на Витю.

– Он не мог медитировать, – сказал он, – Он не мог нормально общаться с другими. Он даже не всегда мог есть и спать. Он изливал своё страдание вовне так неудержимо, распространял вокруг себя свою боль так яростно… Он не хотел избавления от страдания, ибо не верил в него для себя. Поэтому он хотел заставить страдать и других. Хотел лишить и их веры в избавление…

– Это вы про Америку? – спросил Витя, – Ну да, похоже… И чем всё закончилось, с вашим учеником?

Теперь вздохнул уже Сид.

– Помочь тому, кто тонет, можно, протянув ему руку, – сказал он, – Но только при двух условиях. Во-первых, он должен протянуть тебе свою. Того, кто сам не протягивает тебе своей руки в надежде спастись, спасти нельзя. Нельзя вытащить его за ворот. Или за волосы.

– А второе условие?

– Второе – он должен тянуть руку в надежде, что ты вытащишь его. А не в расчёте на то, что он утащит тебя за собой… А такое тоже случается, увы…

– Понятно, – сказал Витя, – Короче, ты… вы его выгнали?

Сид снова изобразил свою специфическую гримасу, выражающую неизмеримое сожаление о несовершенстве окружающего мира.

– Я никого не выгоняю, – сказал он, – Равно как и не приглашаю никого. Я просто протягиваю в ответ руку тому, кто имеет надежду спастись.

– Ну да, – кивнул Витя, – А мы вот не разобрали, чего это американцы нам руку тянут… Умные думали – они нам, советским, завидуют, сами спастись хотят. Дураки думали – они нас, дураков, хотят спасти, средствами демократии и свободного рынка. А вот что они просто нас за собой хотят утащить – это вообще мало кому в голову пришло… Так и тонем теперь в одном болоте с Америкой.

– Страны и народы не могут быть разносчиками страдания, – произнёс собеседник, – Разносчики страдания всегда только люди. Бешеные собаки страдания не имеют флагов и… как это у вас там?.. паспортов. Это не национальная черта. Это человеческая черта.

– Это я понимаю, – вздохнул Витя, – Я же тебе… я же вам, так сказать, картину среднестатистического российского ума озвучиваю. Да и американского. А в ней такие категории: Россия, Америка… Кто-то считает, что всё зло от американцев, а добро – от русских. Кто-то – наоборот. Многие даже верят, что есть какие-то там государства, что есть правительства, президенты, которые якобы всем управляют. И, мол, если президент и правительство хорошие – то и страна хорошо живёт, население, граждане. Если плохие – то и страна, и граждане живут плохо…