Наталия Грамацкая - Быть Человеком

Предисловие

Дорогой читатель, цель данного предисловия – помочь вам избежать разочарования и ощущения напрасной траты времени после прочтения. Если вы решили отдохнуть, то эта книга не для вас. В ней мало событий, много диалогов на слишком сложные, слишком серьёзные темы. Возможно, для тех, кто не боится блуждать в лабиринтах человеческого сознания в поисках ответов на вечные вопросы, труд сей окажется не бесполезным.

Глава I

«Всё возвращается на круги своя», и даже самая длинная, самая тёмная ночь заканчивается. Почему? Потому что восходит солнце. Оно приходит ко всем: к ясеню за окном, к одуванчику у его подножья, в синичье гнездо на его ветке. Пришло солнце в этот день и в комнату Максима. Пошелестело занавесками, поскрипело паркетными блоками, коснулось гитарной струны и принялось за уборку. Оно смыло чернильный мрак со ста пятидесяти книг на антресолях, с одной, лежащей на письменном столе и смотрящей в потолок длинным заголовком «Квантовая Электродинамика Фейнмана», с экрана и клавиатуры компьютера, с ночной одноглазой лампы, глядящей тускло и устало; помыло стены, пол, разбросанные на полу бумажные листы, тетради, носки и многое другое и, наконец, подошло к хозяину комнаты. Он был одет в светлые сатиновые брюки и клетчатую кофту и лежал на коротком диване, поджав ноги. Солнце вздохнуло.

– Опять уснул под утро и снова, не раздеваясь. Ну, разве это сон?

Оно умыло прозрачным, тёплым светом лицо спящего, погладило его стриженную «под ёжик» голову, поцеловало в лоб, затем в нос и включило будильник. Комната наполнилась птичьим щебетом, ворчанием машин, тявканьем собак, тянущих своих зевающих владельцев к влажным от росы газонам. Ресницы Максима вздрогнули. Сквозь этот сливающийся в одну, давно знакомую музыку звон он услышал тихое, ласковое – «С добрым утром, сынок!» – Откуда, из каких неразгаданных, тайных глубин приходил этот голос матери вот уже шестнадцать лет с тех пор, как её не стало, он не знал.

Спустя примерно час Максим сидел за столиком кафе, где спасался уже не раз от голодных колик в животе. Он не нашёл ничего съедобного ни в своём холодильнике, ни на полках кухонных шкафов. Купленный два дня назад «Завтрак туриста» (так он называл весь фаст-фуд) выглядел подозрительно, и Максим решил не рисковать. Он был нужен себе сегодня особенно здоровым, потому что идея, пришедшая ночью требовала быть проверенной. Максим планировал заехать в институт и с рассеянным видом торопливо жевал морковные котлеты с фасолевым соусом, или, быть может, фасолевые с морковным. Он решительно не помнил, что с чем, однако, чувствовал, что то, что он ел, проясняло мало по малу его ещё не проснувшийся разум. Вдруг чья-то рука легла на его плечо.

– Макс, дружище! – Прозвучал низкий, с хрипотцой мужской голос.

Максим вздрогнул от неожиданности и повернул голову в сторону говорящего. Рядом с ним стоял невысокого роста, грузный мужчина, лет сорока – сорока пяти. Его костюм из светлой лёгкой ткани дыбился и холмился, как бы подчёркивая масштабность обладателя его и отрицая все прямые линии и строгие пропорции.

– Не узнаешь? – Полное веснушчатое лицо незнакомца расплылось в добродушной улыбке. – Ну, я не в обиде. Меня многие не узнают! Егора Петрова помнишь?! Однокашника своего?!

Максим почувствовал неловкость. Он пристально посмотрел на мужчину, пытаясь узнать в этом лысом, крупном господине того Егора, которого помнил – худенького юношу, с копной соломенных волос, вечно торчащих на макушке, и наречённого друзьями Великим за исключительный актёрский и режиссёрский успех на сцене школьного театра.

– Выцвел маленько! Знаю! Полысел, потолстел. В общем, солидным стал – Мужчина рассмеялся, издавая глухие, низкие звуки, похожие на раскаты грома. – А в душе я все тот же! – Продолжил он, радостно улыбаясь. – И всё помню, как будто вчера было. Я с твоего позволения присяду. – Он, кряхтя, опустился в кресло. – А я тебя сразу вычислил, хоть ты и спрятался под бородой; с первого взгляда, словно чутьём каким. А ты возмужал. Этакий возрастной шарм приобрел. В общем, похорошел! – Толстый господин посмотрел на Максима долгим умильным взглядом, каким, возможно, мать смотрит на любимое дитя. – А помнишь, как ты помогал мне сдавать зачеты по физике? Если бы не ты, я бы вечным студентом был.

– Прости, не узнал. – Сконфуженно произнес Максим – Столько лет не виделись. Лет двадцать, наверное.

– Больше, – Мужчина ещё более оживился, – а как тебя сюда, на чужбину, занесло? Путешествуешь или?

– Или. – Торопливо прервал его Максим в порыве сдержать любопытство нежданного гостя, однако, ему это не удалось. Следующий вопрос прилетел, как говорится, прямо в лоб.

– Давно?

– С девяносто второго. – Ответил Максим после небольшой паузы, которая потребовалась ему на осознание, что положение безвыходное. – Сначала получил приглашение читать лекции в стэнфордском университете, потом место научного руководителя лаборатории.

Егор энергично тряхнул головой. – Ну, господа капиталисты знают, что настоящее золото это мозги! В лихие девяностые заграница озолотилась! Дааа. – Облик Егора слегка потускнел, вероятно, от нахлынувших воспоминаний и речь потекла чуть медленнее. – А меня за кордоном никто не ждал, и двери не распахивал. Однако, предки мои нашли лазейку. Мировоззренческий и экономический кризис оказался им не под силу. Мне пришлось подчиниться. Чёрт бы побрал эту перестройку! Пожар, который никто не смог потушить. А ведь в начале он казался мне фейерверком в честь дня рождения свободы! – Егор шумно вздохнул и выразил взглядом нетерпеливое ожидание.

Максим опять замешкался с ответом. Необходимость предаваться воспоминаниям сейчас, когда мозг его требовал движения вперёд, казалась пыткой. Но тут в сознании его проступили знакомые образы: Утро. Он спешит в школу, за окном напрасно кричит соседский петух, который всегда просыпается самым последним, когда будить уже некого. На кухне звенит тарелками мама, а отец помогает ему завязать пионерский галстук.

Сердце сжала тоска. Максим любил отца. Идеалист и патриот, тот долгие годы верил, что и он, и его страна идут верной дорогой. Сначала был среди тех, кто строил то, что названо было социализмом, затем с горечью наблюдал, как бывшие его соратники разваливали построенное, и все последующие и последние годы своей жизни стыдился и того, и другого. Однако, по мнению Максима, отец был виноват лишь в том, что всегда переоценивал возможности людей. Огромным усилием воли он заставил себя заговорить.

– Люди идут то на Север, то на Юг и всегда с убеждением, что маршрут верный. Это такая игра, правила которой пишут сильные мира сего.