Юрий Перевалов - Третий бастион

***

Теперь я приходил на рынок каждый день, а вечером помогал Сене тащить домой тяжеленные спортивные сумки с медными крестами, подсвечниками, деревянными иконами и сотнями монет. Сеня жил в двухэтажке, в тесной квартире. Обстановка там была спартанская: в комнатах самая простая мебель, стены – пустые, без всяких украшений. В прихожей громоздились стопой автопокрышки. Цветов на подоконниках не было – лишь колючее алое и пара кактусов смотрели в окно.

Его мать ни разу не появилась, и Сеня не говорил о ней. Но по вечерам каждый вечер мы встречали его отца. Этот маленький худой человек появлялся поздно вечером – в дымину пьяный и неудержимо буйный. Из нагрудного кармана его рубашки торчали чудом уцелевшие очки. Гнев его был неисчерпаем: он много и раскатисто кричал. По этим воплям и проклятиям любой бы понял, что человек этот борется каждый день с целым миром, ополчившимся на него. Накричавшись вдоволь, отец Арсения отправлялся на улицу – с зажжённой сигаретой во рту, расправив плечи, совсем без следа той затравленности, которую он принёс домой и сбросил здесь, как тяжёлый мешок со спины.

В субботу его отец возвратился домой почти без сознания. Я помог Арсению донести отца до комнаты и стоял столбом, не зная, куда деть себя от стыда. Арсений уложил отца на кровать. Снял с него ботинки, накрыл его лёгким одеялом. При этом Арсений разговаривал с отцом, будто с ровесником. Он укорял его за пьянство, но так бесстрастно, что ясно становилось: такая сцена – обычное дело в его доме. Уходя, Сеня поставил на тумбочку рядом с кроватью бутылку клюквенного морса и положил таблетки аспирина.

На следующее утро я вновь прибежал к Арсению: мы условились идти за город в поле, чтоб тренироваться в метании бумерангов.

Тем утром его отец преобразился. В очках, сидя у окна, он читал затрёпанного Джека Лондона.

Отец Арсения говорил тихим, но при этом уверенным голосом. Он расспросил меня, откуда я приехал. Вчера из него вырывался только мат, а теперь он разговаривал как старый школьный учитель и смотрел с пристальным вниманием большими и влажными глазами из-за сильных очков. Он приготовил нам завтрак и поел с нами, но больше я от него не слышал ни слова.

Арсений хоть и жил с отцом в одном доме, но жили они по отдельности – у каждого собственный уклад и привычки. Отец проводил жизнь в большой комнате с телевизором и книжным шкафом. Книга в руке, телевизор работает без звука – словно этот человек читал по губам мировые новости. Сеня обитал в длинной узкой комнате среди антикварного хлама, коллекций и различных артефактов, назначение которых было сомнительно, а происхождение покрыто тайной.

***

Я пробыл в Каменске больше недели и за это время сдружился с Арсением. В последний день я просидел с ним на набережной до вечера. Я вспомнил тогда, что завтра я должен уехать, и приуныл.

– Полезли на баржу, – сказал мой друг.

Мы спустились к реке и залезли на железный, нагретый солнцем борт.

Баржа покоилась в воде, словно железный цепеллин, что грохнулся в воду со страшной небесной высоты. Арсений снова много говорил, но я его почти не слушал, расстроенный отъездом.

– Смотри чего покажу! – вдруг сказал он.

В боку ржавой баржи зияла большая дыра. Сеня пополз вниз по борту, уходившему в воду под уклон. Он вытянулся и заглянул в эту дыру.

– Валяй за мной! – крикнул он.

Голос его прозвучал глухо, потому что Сеня почти наполовину залез в баржу.

Я проделал то же самое.

Мы висели вниз головой, и перевёрнутый мир, заключённый в барже, словно в капсуле, предстал перед нами. Плескалась вода, ударяясь о ржавый остов. Сквозь дыры и щели в бортах проникал солнечный свет. Он дробился на воде и чертил на дне причудливые рисунки. Стрекозы появлялись из темноты. Хрупкие крылья этих насекомых разбрасывали мельчайшие искры. Стрекозы застывали в солнечном пятне – их синие и зелёные тельца металлически блестели – и кидались прочь, так что глаз не успевал поймать их молниеносного полёта, словно они исчезали и появлялись из ниоткуда. Роем вилась над водой мошкара, и на дне реки извивались водоросли.

– У меня тут неувязка вышла, – сказал Сеня, когда мы снова уселись на барже.

– Чего такое? – отозвался я.

– По весне мой напарник провалился в барсучью нору и сломал ногу, – сказал он трагическим тоном.

– Правда? – удивился я.

– Мне нужен новый напарник. Начался новый сезон. Пора идти на раскопки, – сказал Сеня, не ответив на мой вопрос, и тут же добавил тоном, не ждущим отказа: – Сверим часы!

Сверили: его механические и мои электронные с той минуты часто показывали одно и то же время – секунда в секунду.

Так Арсений легко меня завербовал, и я возвращался домой взволнованный и довольный, в предвкушении путешествия. Тайком от родителей я собрал рюкзак. Накануне отъезда я соврал им: сказал, что просто еду в Каменск навестить нового друга. В ответ я получил наказ передать привет родственникам, ночевать только у них и не шляться почём зря (я, конечно, никаких приветов не передал – приветствие предназначалось главным образом той злобной старухе).

***

В Каменске мы встретились с Арсением на пустом одноэтажном вокзале.

– Сверим часы, – снова сказал он.

Мы сели в электричку и через полчаса вышли на никому не нужной остановке с названием «15-й километр».

В лесу исчезала узкая тропа, тени деревьев лежали на мокрой траве. Электричка скрылась из виду, и наступила тишина. И тогда внезапно я почувствовал мистической зов дороги – непреодолимое желание идти в любую чащу и глушь, через топкие болота и знойные пустоши.

Мы двинулись в путь. Сеня шагал впереди. У него временами что-то звякало в рюкзаке – словно механический прибор с шестерёнками отсчитывал пройденное расстояние.

Через час мы добрались до высокого холма, взобрались на него и начали раскопки. Сеня вручил мне удивительное орудие. Он громко именовал его «прототип Д». Сеня сказал, что разработал специальный инструмент, чтоб не таскать с собой сразу несколько. Орудие состояло из короткой и крепкой палки, обмотанной синей изолентой для крепкого хвата, и заканчивалось узкой заточенной лопатой с кривым штыком сбоку. В целом вся конструкция напоминала алебарду.

Сеня бродил с металлоискателем. Я ковырял землю «прототипом» в тех местах, где Сене почудились звуки. Мы копали целый день. С вершины холма во все стороны открывался вид на синий лес. День выдался облачный, но когда солнце изредка показывалось, то шее становилось горячо и припекало согбенную спину, и во все стороны вдруг открывалась даль. Мы с Арсением не сговариваясь отрывали взгляд от земли, разгибались и смотрели вокруг, пили воду и отдыхали. Река сверкала серебряной нитью на горизонте, и дорога убегала тонкой белой лентой прочь. Но снова тяжёлые облака наваливались друг на друга, перекатывались валами и скрывали солнце. Даль тонула в синей пасмурной дымке, и казалось, будто закрывается страшных размеров яркий глаз, что смотрел на землю.