Дмитрий Теплов - Мои дороги в поисках любви. И у мужчин бывает сердце

– А я считаю, – последовал колкий ответ, – что ты их совсем не любишь.

Я не стал возражать. Эти слова звучали сегодня не раз. Из курса эффективных переговоров, которые я когда-то проходил, будучи генеральным директором, я знал, что такой метод называется «заезженная пластинка». И спорить здесь бесполезно.

Мы расстались на автобусной остановке. Дальше я пошел пешком до ближайшего метро, чтобы ехать домой. Она осталась ждать автобуса, чтобы ехать на свою «работу». «Жаль, – сказал я на прощанье. – Мне хотелось, чтобы наш разговор закончился по-другому».

Я все еще оставлял дверь открытой. Ответом мне было молчание.

12 января

Это оказался наш последний мирный разговор. Через неделю она сообщила, что готова на развод, но хочет финансовую компенсацию. Была названа сумма, которую я всего один раз в жизни очень недолго держал в руках во время продажи нашей квартиры. Я ответил, что с удовольствием выплатил бы ее, но такой суммы у меня нет. А заработать ее в условиях кризиса я смогу в лучшем случае лет через семь. Она не поверила. Конструктивного разговора не вышло.

Дальше все происходило быстро. Пружина конфликта раскручивалась стремительно и драматично. Это был самый жесткий сценарий, который я только мог себе представить. В нашем некогда мирном и уютном доме разыгрывалась настоящая война. С обидными словами, давлением, угрозами, очень больной для меня встречей Нового года, когда она забрала дочь и уехала праздновать к подруге. Я сполна узнал цену народной мудрости «хочешь узнать человека, разведись с ним».

Я очень любил рождественские каникулы. Раньше мы всей семьей проводили их в каком-нибудь доме отдыха, где был лес, катание с горки, игры в снежки, коньки и лыжи. Мокрая одежда, которая сушится во всех комнатах на батареях. Вечером банька. Однажды мы встретили незабываемое Рождество в Суздале, там ко всем перечисленным радостям добавились катания с валов древнего кремля, сани на тройках и холодная перцовка вприкуску с копченым судаком на рыночной площади.

Мы всегда говели, читали вслух рождественские отрывки из Евангелия и рассказы русских писателей, ходили на ночную службу. Поутру ели рождественского гуся и лезли под елку за рождественскими подарками. Настоящий праздник, которого все с нетерпением ждали, и который мы сами себе устраивали каждый год.

В этот раз никакого праздника не было. Ни лыж, ни коньков, ни гуся, ни подарков. Все каникулы мы практически не общались. В доме царила тяжелая атмосфера надвигавшейся катастрофы. И взрослые, и дети старались уйти, кто куда мог и когда мог. Мы встретились с женой на рождественской службе. Оба разными путями приехали на исповедь к нашему духовнику.

Сначала исповедовалась она, потом я. Батюшка тогда сказал мне: «Не предпринимай ничего сам. Пусть она сделает первый шаг». И накрыл меня епитрахилью.

Не знаю, что тогда произошло с нами, но это казалось настоящим чудом. После службы она подошла ко мне, попросила прощения и поцеловала. И я в ответ попросил прощения и тоже ее поцеловал. Мы вернулись домой и как-то наскоро собрали праздничный стол. Она говорила, что независимо от дальнейшего развития событий я останусь для нее самым близким человеком, что нам надо сохранить теплые отношения, насколько возможно. Мы даже договорились о подготовке мирового соглашения. И я просто представить тогда не мог, насколько чужими мы станем друг другу всего через несколько месяцев.

3 февраля

Перемирие оказалось недолгим. Я не знаю, что это было на самом деле: действительно ли чудо, когда Господь решил подарить еще один шанс все выправить, или попытка с ее стороны выиграть время. Мне хочется верить в чудо. Великий праздник Рождества Христова наша семья провела в мире и спокойствии. Ссориться в такой праздник было бы тяжким грехом.

А еще я лишний раз убедился в бесконечной мудрости Божьей. Его совет не предпринимать ничего самому был настолько правильным и своевременным, что я до сих признателен и Ему, и своему духовному отцу. За то, что отвели от меня грех ответственности за последующие события. Я не знаю, как бы я нес его сейчас в себе и сколько бы мне пришлось еще каяться в инициировании бракоразводного процесса, повлекшего тяжелейшие последствия для благосостояния и здоровья членов нашей семьи. Я безмерно благодарен Господу за возможность пройти через это испытание со спокойной душой и чистой совестью.

В моей личной человеческой истории есть только одна черная дата – 3 февраля. В этот день я получил по почте от любимой женщины несколько исков, включая развод, раздел имущества и выплату алиментов за несколько лет. Иск о разделе имущества был очень длинным, с перечислением активов на огромные, по моим меркам, суммы, которыми я не располагал. Еще она сообщила, что выставила нашу квартиру на продажу.

Это был нож в спину. Я-то пребывал в уверенности, что мы спокойно начнем обсуждать мировое соглашение. Попытки поговорить с ней оказались бесполезны. Она заявила, что не любит меня, не хочет со мной жить и требовала немедленного разъезда. Мировое соглашение обещала подписать только в случае выплаты мной обозначенной в иске суммы.

3 февраля стало датой начала нашей войны. Войны людей, которые двадцать лет назад поклялись любить друг друга вечно и быть друг с другом в горе и в радости.

Я не буду здесь описывать суд. Хотя ему можно было бы посвятить отдельную главу. Скажу только, что суд тянулся ровно год. С бесконечными заседаниями, адвокатами, свидетелями и прениями сторон.

В поисках обоснований своих непомерно высоких финансовых требований ее адвокат делал постоянные запросы в банки, страховые компании и налоговые органы. Сначала за отдельные периоды, потом за все двадцать лет. Больно было видеть, как любимая женщина последовательно и жестко пытается выжать деньги, которых у меня не было. И как искажались ее адвокатом в угоду изначально выбранной линии подробности нашей с ней жизни. Все это казалось каким-то сюрреалистическим цирком. Я без особой надежды предпринял еще несколько попыток примирения. Напрасно. Она не верила мне. И общалась в безапелляционно ультимативном тоне.

Я не узнавал ее в зале суда. Вроде те же черты лица, та же походка, движения. Только глаза и голос чужие. Совсем чужие. Она видела во мне врага. А я продолжал любить ее. И даже жалеть.

«Я хочу завершить этот процесс мирно, по-христиански, – сказал я на исповеди, – но не знаю как. У меня нет таких денег. Мне остается молить Господа о справедливом суде. Я готов вверить Ему свою судьбу и сделать так, как Он скажет».