Вадим Обёртышев - Адам, Последний человек

Научное сообщество на мгновенье задумалось, а потом начало одобрительно кивать головами. Перспективная стажер Викусина положила руку на плечо Забодалова, закрыла глаза и опустила голову. Принят, понял Адам, а Абрамыч даже удивился:

– Это уже вторая умная вещь, которую вы сказали за сегодняшний день, и если об этом узнают ваши школьные учителя, они сразу загордятся!

Вероятно, выдвинутые новым хористом тезисы требовали осмысления, поэтому остальные мудреные разговоры сразу прекратились и все глубоко вдохнули.

– Пора, – сказал Абрамыч и тоже набрал полные внутренности воздуха. Викусина открыла глаза и, дирижируя себе свободной от Забодалова рукой, обращаясь к Массовикову, запела тихо, но с чувственным энтузиазмом:

Но, к удивлению Адама, все этим и закончилось. Хорошо спетый коллектив по непонятной причине раз за разом повторял один и тот же куплет, и никого это не смущало. После третьего круга Забодалов стал петь, что ему теперь любое дело по плечо, но, заметив, что Абрамыч этого не одобряет, вернулся к первоначальному варианту. И только после пятнадцатого пропева, вероятно, оппортунистически настроенная младшая научная сотрудница попыталась столкнуть коллектив с правильной дороги и тонким голосом затянула:

– Наш паровоз вперед летит…

Все мгновенно замолчали, а Массовиков махнув рукой с досадой сказал:

– Вот дура, такую песню испортила!

Забодалов понял, что на следующей репетиции он эту девушку уже не увидит. После этого все в полной тишине доели то, что оставалось на столе, и разбежались по своим делам. Вот и славно, подумал Адам, покидая актовый зал, теперь можно начальству сказать, что пою в больничном хоре.

Хождение по коридорам больницы в послеобеденный час напоминало хождение Штирлица по коридорам имперской канцелярии во время воздушной тревоги. Ни одной живой души, ни здоровой, ни больной, только массивные двери, за которыми спрятались чьи-то радости, горести и страдания. Таблички с номерами палат: 8… 6… 3… Надзорная… Возле последней круглосуточный пост. Угрюмый санитар Толик, судя по переразвитой мускулатуре, злоупотребляющий утренней гимнастикой, с тоской водит пальцем по страницам книжки с картинками.

– Что, брат Толик, интересная книжка?

– Да нет, ерунда какая-то, – и кладет книгу на стол. На ней разноцветными буквами написано «Азбука». – А вообще-то, это не моя, ее просто кто-то на столе оставил.

– Буратино, наверное, – предположил Забодалов.

– Не, Буратино не мог, он в надзорной палате лежит, и его сюда не пускают.

Действительно, в надзорной лежит чудак, который все время делает из бумаги длинный нос и пытается им проткнуть двери и стены палаты в поисках волшебной страны. Несколько раз он умудрялся этим носом разбивать лампочки, поэтому был на дружеской ноге с Забодаловым.

– Да, брат Толик, с профессиональной памятью у тебя все в порядке, а вот с остальным… Хотя это с лихвой компенсируется впечатляющим рельефом гармонично развитых бицепсов.

Последние слова вязнут в мясистых ушах санитара, и он начинает нервно мотать головой на могучей шее:

– Слушай, Забодалов, вали отсюда…

– Ну ладно, Толик, совершенствуйся дальше. Кстати, напомни, в дирекцию направо, или налево?

– В дирекцию? Без разницы. Хоть обратно иди, все равно туда попадешь.

– Ну, спасибо, бывай.

Кажется, он что-то намудрил с напра-налево, наверно, азбуки обчитался, слишком много информации…

Кажется, все-таки налево. Стоп. Засада. Навстречу два преуспевающих санитара Бижов с Пулаковым катят каталку поперек коридора, заняв все пространство от стены до стены. Колеса, не приспособленные к такому передвижению, упираются и душераздирающе скрипят, а каталка непрерывно бьется о стену, оставляя на ней неизлечимые вмятины и царапины. Вот и эти двое оставили свой след в истории больницы, хотя, скорее всего, в памяти коллектива они останутся как самые большие любители не возвращать долги.

– Привет тяни-толкаям больничного имущества! Позвольте полюбопытствовать, когда должок за позапрошлый год вернуть соблаговолите?

– Скоро, сейчас нету.

Ответ четкий, продуманный, хорошо аргументированный.

– Ну, что с вами делать? Придется подождать. И еще, простите за любопытство, почему не вдоль, а поперек?

Объяснение исчерпывающее, действия обоснованные. Недаром их перевели недавно из просто санитаров в санитары старшие. Оказывается, сначала сказали в морг. Но по дороге показалось, что шевелится и даже дышит, поэтому вперед ногами уже было нельзя. Но полной уверенности не было, поэтому вперед головой тоже как-то боязно, вот и решили боком.

– А ты-то, Забодалов, как думаешь, живой?

Да, повезло этому бедолаге с явными признаками трупного окоченения – такое трогательное отношение со стороны старших санитаров напоследок, даже подушку под голову положили. Заразы, лучше бы долги вовремя отдавали.

– Знаете что, Бижов с Пулаковым, если он и был жив, то сейчас наверняка уже помер со смеху, глядя на вас, так что скорее в морг, чем в реанимацию. Катите усердно и откладывайте деньги, господа, а то в один прекрасный день вместо своих холеных физиономий вы увидите в зеркале свиней, но не тех, которые в цирке с бантиками ходят, а тех, которые готовы к отправке на мясокомбинат.

Последнее заявление не произвело на старших санитаров никакого впечатления – наверно, они привыкли выслушивать от своих кредиторов и не такие образные намеки, а что касается морга, то их сомнения развеялись, хотя повернуть пассажира вперед ногами уже не представлялось возможным – каталка стояла почти впритык от стены к стене. Так и придется вам, старшие санитары, корячиться до самого морга…

– Кстати, а дирекция у нас где?

– Ты что, Забодалов, первый день здесь работаешь? Дирекция у нас везде!

Ответ, конечно, хороший, на уровне предельных возможностей Бижова с Пулаковым, но проблему направления движения он не проясняет. Хотя, это уже не так важно, потому что выбор небольшой, перелезать через каталку с трупом – сразу отпадает, возвращаться на пост и опять спрашивать у Толика куда идти – глупо, пошлет… Придется шагать в противоположную от санитаров сторону, а значит, упереться в морг или в реанимацию. Но это не важно, там можно будет спросить еще раз.

А коридор длинный, вот уже и воплей каталки не слышно, а еще ни одной двери на пути не попалось. Чудной архитектор проектировал эту часть здания – все углы сглаженные и плавные, как на бобслейной трассе. Это, наверное, для того чтобы из-за угла никто не выскочил, психбольница все-таки, могут напугать до смерти… А вот и первая дверь, притом, кажется, знакомая. За ней сидел младший инспектор отдела кадров, который когда-то оформлял на работу. Столько лет прошло, а бумажка на двери все та же, криво приклеенная скотчем со старательно выведенной фломастером надписью: «Справок не даем. Без приглашения не заходить. Младший инспектор отдела кадров Иванов И. И.». Странно, что тогда особенность коридорной архитектуры совершенно не бросилась в глаза. А дверь все такая же обшарпанная с закрашенными петлями и противосквозняковым устройством из смятой пачки сигарет. Следующая дверь поприличней, с табличкой в застекленной рамке и напечатанным на машинке текстом: «Не стучать. Не входить. В замочную скважину не заглядывать. Старший инспектор отдела кадров Петров П. П.». Похоже, что их специально для этого учреждения с такими фамилиями подбирали, чтобы никого не раздражать лишний раз, но это не так важно, главное, что административное крыло, именуемое в народе Тупиком, начинается как раз с отдела кадров, и как тут не вспомнить «правильной дорогой идете, товарищи». Удивительно, что у них в администрации никогда ничего не перегорает и не ломается, поэтому дальше Иванова И. И. бывать не приходилось. Забодалов посмотрел на часы и прибавил шаг. Мимо промелькнули дубовая дверь и латунная табличка с надписью: «Круглосуточно. Без выходных. Прямо по коридору. Бегом!!! Начальник отдела кадров Сидоров С. С.».