Дарья Варденбург - Марта и полтора убийства

– Ты как там?

– Нормально, – отвечаю.

Рассказывать, что на самом деле все ненормально, не хочется. Папе сейчас не до меня, он думает о чем-то другом, я чувствую.

– Как бабушка? – спрашиваю.

– В порядке, вот гуляли с ней только что. Хотела бездомного кота к себе забрать, – смеется папа. – Хочешь, дам ее?

Я соглашаюсь, и спустя некоторое время в трубке раздается слегка дрожащий, но решительный голос:

– Кто меня спрашивает?

– Бабушка, это я, твоя внучка Марта, – представляюсь по всей форме.

– Марта! – радостно ахает бабушка. – Ты что не в школе?

– У меня каникулы.

«И вообще уже ночь, какая школа», – можно было бы добавить, но первого объяснения достаточно.

– Ты в каком классе, в третьем?

– В одиннадцатый перешла. Бабушка, как живешь? – меняю я тему.

– Чудесно, Юрочку жду, – радостно докладывает бабушка.

– Какого Юрочку?

– Одноклассника. Он в меня влюбился, представляешь? – И она переливчато смеется.

– Представляю. То есть не представляю, – говорю я. – Он хороший?

– Очень!

Бабушке явно хочется о нем поговорить.

– Добрый?

– Да, – уверенно отвечает она.

– Веселый?

– Все время меня смешит!

– Заботливый?

– Юрочка чудесный!

– Секси?

– Как-как?

– Ну, целоваться с ним хочется?

Бабушка заливается смехом, а потом выговаривает кокетливо:

– Мы уже целовались, – и добавляет с торжеством: – в губы!

Я вспоминаю Лусинэ.

– Бабушка, я так рада за тебя!

– Спасибо, моя милая. Ну, а ты как живешь? – спрашивает бабушка.

По ее тону я чувствую, что у нее-то, в отличие от папы, полно времени и она готова подарить его мне.

– Бабушка, мне так хочется влюбиться в какого-нибудь классного парня, если бы ты знала. Но тут никого, совсем никого нет. И в Москве никого. У меня такое ощущение, что во всей стране для меня никого нет. Но ведь где-то они должны быть?

– Конечно, должны, – уверенно отвечает бабушка. – Это просто провал у тебя такой. У меня тоже бывало. Ходишь-ходишь, коза неприкаянная, а потом – раз, как по волшебству! – вот он, твой веселый друг. И все сразу так просто, ясно и прекрасно! Как у меня с Юрочкой.

Я уже и сама верю в этого мифического Юрочку, порожденного бабушкиным больным воображением. Я ей даже немного завидую. Ей ничего не надо, она создает миры одним только усилием свихнувшегося ума и живет в них как в сказке.

– А ты кто? – спрашивает бабушка после небольшой паузы.

– Твоя внучка Марта. Я перешла в одиннадцатый класс, у меня сейчас каникулы, я на даче, – сразу выдаю я как можно больше информации, чтобы избежать повторных вопросов.

– Марта! – радуется бабушка. – Как ты живешь?

Как ни странно, разговор с бабушкой меня развеселил. Я ей по второму разу рассказала, что хочу встретить классного парня, но не могу нигде такого найти, а потом прибавила ее собственные слова «ходишь-ходишь, коза неприкаянная».

– Ну ты скажешь! – захихикала бабушка.

Она бы и дальше охотно продолжила со мной болтать. Мне наверняка пришлось бы рассказывать о своих затруднениях в третий раз, но папа позвал ее чистить зубы и ложиться в кровать.

Накраситься перед выходом я не успела, но какая разница, все равно в темноте ничего не видно. Перед нашим домом маячил Тиша, головой в телефоне, и телефон его сиял в ночи как гигантский прямоугольный светлячок. Ника чмокнула Тишу в щеку, Тиша рассеянно чмокнул ее в ухо, и они пошли по улице впереди меня, положив руки друг другу на попы.

– Ты это видела? А это? Вот это глянь, – то и дело говорил Тиша Нике, и из его телефона сыпалась звенящая дребедень: человеческая речь на всех языках мира, писки и визги, рев моторов и хохот.

Мне стало скучно, я обогнала их и пошла быстрее. Наша компания меняла место сбора несколько раз за лето. Сейчас это была дряхлая седая яблоня между полем кукурузы и полем овса. Рядом с ней мы вытоптали площадку и жгли каждую ночь костер, притаскивая с помойки и из оврагов сухие деревья, старые оконные рамы и жерди выкорчеванных заборов.

Когда я добираюсь до яблони, там уже горит огонь и вокруг костра на бревнах сидят Петр, Леонид с прицепившейся к его рукаву Илоной, задумчивый Карабас и мелкий Сеня, который при виде меня звучно и густо харкает в костер. Я не обращаю на него внимания и встаю у огня, сунув руки в карманы. Разговор у них идет, разумеется, про сегодняшнюю выходку братьев и приезд краснолицего Спиридонова. Над Спиридоновым смеются, выходку хвалят. Леонид встает подбросить дров, потом садится снова, и сразу же Илона берет его под руку.

– Да пусти ты, – с легким нетерпением говорит Леонид и высвобождает свою руку.

Илона смотрит на него растерянно, а тут еще подходят в обнимку Ника с Тишей, ей становится совсем не по себе, она съеживается и обхватывает колени руками.

– Что пьем сегодня? – хлопает в ладоши Леонид, который Илониных переживаний вообще не заметил.

– Пива больше нет, – сообщает Тиша, не отрываясь от телефона.

Его отец недавно привез из Москвы три канистры, Тиша тайком сливал оттуда пиво и носил нам.

– Портвейна тоже, – замечает Карабас.

Они с Илоной утащили ополовиненную бутылку у родителей.

– Портвейн еще вчера кончился, все уже в курсе, – ворчит на брата Илона. Ей хочется выместить на нем свою обиду.

– Надо к Кате-под-мостом идти, – решает Петр. – Чья очередь?

– Карабаса, – тут же подсказывает Илона.

– Я же ходил недавно, – неуверенно возражает Карабас.

Бедняга Карабас робеет ходить к Кате-под-мостом, оно и понятно. Катя эта на редкость несимпатичная женщина, просто тролль какой-то. Лет ей, наверное, сорок, а может и пятьдесят. Она вся словно в спешке слеплена из кусков сырого теста. Лицо ее похоже на непропеченный блин с щелью рта и маленькими глазками, обычно сонными, но иногда в них мелькает хитрое жадное выражение. Темные редкие волосы собраны в жидкий хвостик, стянутый синей резинкой, такой на рынках связывают пучки укропа. Говорит она так, словно ненавидит тебя с рождения, но иногда на нее нападает странная любезность, и она лебезит, лебезит так противно, что лучше бы грубила. Катя живет в старом деревенском доме у моста, по которому грохочут день и ночь фуры, пьет сама и продает нам водку. Ни в одном магазине нам алкоголь не продадут – мы все несовершеннолетние, даже Петру еще нет восемнадцати.

– Иди, не ссы, – подбадривает Петр погрустневшего Карабаса.

– Да я же ходил, пусть кто-нибудь другой, – безнадежно повторяет тот.

– Двигай, Карабасина, – пихает его в плечо Леонид. – Все по чесноку, твоя очередь.

Карабас продолжает скулить, и Сеня выпаливает в него одним из своих ругательств тошнотворных.

– Да перестаньте вы! – не выдерживаю я. – Детский сад какой-то. Пойдем, Карабас, я с тобой схожу.