Александра Зайцева - Соль

– Там будут шарики? – спросил Мишка у Жеки. – Ну, там, куда мы идём? У меня осталось примерно полкоробки, я думаю, не хватит.

Жека сделал вид, что не расслышал, а я сказал:

– Конечно, не хватит. Забей, яма слишком глубокая, ничего не получится.

– Получится, – Мишка остановился, посмотрел исподлобья. – И тогда у меня будет настоящий день рожденья. Потому что раньше никогда не было, а сейчас будет.

Мишкин голос изменился, стал страдающим – не плаксивым, но каким-то смущённым и злым одновременно. Поэтому я сбавил ход:

– В смысле – не было? Ты это помнишь?

– Помню, прям чётко. Вечно скатерть на столе, бабушкины рюмки на ножках, белая рубашка, всякие их друзья, разговоры о работе. Но ничего про меня. Странно, да?

– Что?

– Что было – забыл, а чего не было – помню.

Философ, блин. Я тупо поморгал, сплюнул и рванул догонять Жеку. Мишка снова плёлся позади, и всё стало как обычно, но его слова никуда не делись. Я крутил их в мозгах по-всякому, будто собирал кубик из цветных квадратов – кубик Рубика. И думал, что Мишке обидно, потому он и залип на дурацкие воздушные шары. Обида – это воспоминание о том, чего у тебя не было или отобрали. И ещё думал о Девчонке – вот же гадина! Мы тут самые настоящие бомжи без имущества, но она всё равно ухитрилась обокрасть Мишку.

– Стоп!

Жека внезапно замер на узком ржавом рельсе и вытянулся в струнку. Руки он поднёс к глазам, типа его слепило солнце. – Видите её?

«Кого? Девчонку?» – чуть не сорвалось у меня.

– Кого? – спросил Мишка.

– Собаку.

– Где?

Жека неопределённо повёл головой. Я внимательно оглядел бескрайние просторы серебристо-серой травы, словно разрезанные плавным изгибом железки. Заметил остатки сетчатого забора слева и, совсем в стороне, брошенный облезлый вагон. Или это остов грузовика? Такая покорёженная рухлядь, что не разобрать. Всмотрелся в розоватое марево над тёмной линией холмов далеко впереди. Но старался больше для вида, подыгрывал Жеке, понятно ведь, что нет здесь собак. Ни собак, ни кошек, ни сусликов-ящериц-мышей. Ворон нет и воробьёв. Лягушки в природе отсутствуют. Рыба в реке не замечена. Мухи не жужжат, комары не кусают. Только ветер подвывает иногда в бетонном лабиринте Керамики и шелестит камыш. Я, когда осознал себя в пустошах, не сразу понял, что к чему, просто ощущал неправильность этого места. Искусственность, но не явную, на самом краю понимания. А как дошло, что из живых обитателей только мы, просто задвинул все вопросы куда подальше. Отвечать на них всё равно некому.

– Тебе показалось.

– Да, показалось, – согласился Жека, но сканировать пейзаж не перестал. А потом развернул нас назад, к барже.

Настоящий дом у человека там, где огонь. Хоть на льдине костёр разожги, хоть в пустыне, хоть где, сразу успокаиваешься и расслабляешься. И по барабану, что творится вокруг, потому что ты под защитой. В круге света – как за стенами.

– Нет, если бы всех скосил вирус, были бы тела на улицах. И после ядерной войны или вторжения инопланетных тварей остались бы следы. А что, если на самом деле все живут как обычно, а умерли только мы? – жизнерадостно выдал Мишка.

Он уже с полчаса трепался на отвлечённые темы. Довольный, как табун слонов на водопое, потому что Девчонка где-то раздобыла целый мешок шариков, оставила его возле костра и быстренько скрылась в своей комнатушке. Но я улавливал её настороженное присутствие, наверняка подслушивала из темноты.

Мишка замолчал и оглядел нас с гордым видом – мол, зацените, какая умная мысль. Я лениво подхватил палку из костра и ткнул алым мерцающим угольком в Мишкину коленку.

– Ты совсем, что ли!.. – Мишка вскочил, его голова оказалась вне светового круга, и я ответил обожжённой ноге:

– Неужели больно? А мёртвым не больно.

И бросил палку обратно в огонь.

– Ты психанутый, Кухня! Что я тебе сделал?

– Ничего. Просто проверял твою теорию. Ладно, садись, больше не буду.

Мишка с минуту потоптался на месте, явно набираясь смелости, чтобы дать сдачи, но в итоге раздумал и уселся подальше от меня, поближе к Жеке. А тот смотрел в небо: лежал на спине, руки-ноги раскинул, глаза во тьму. Наверное, пытался разглядеть звёзды, хотя бы одну. Тухлый номер, в непроницаемой черноте их не было ни сегодня, ни в любую другую ночь. Только искры взмывали вверх, когда я ворошил угли, и на звёзды они совсем не были похожи. Но Жека всё равно постоянно их высматривал. Он однажды сказал, что всем надо что-то искать, просто необходимо. А зачем – не сказал.

– Куча фильмов про это есть, – я всё-таки поддержал тему, чтобы сгладить свою выходку и слегка подлизаться к Мишке. – Когда парни бродят по непонятному миру, а в реальности умерли или застряли в коме. Затасканная идея.

– Зато всё объясняет, – подал голос Жека.

– Да ну, слишком просто.

– Так предложи свою, – Мишка ещё злился.

– Зачем? Проверить мы не можем, потрепаться только.

– А давайте в город сходим, вдруг там станет понятнее? А, Жек?..

Жека сел, потянулся и сказал через зевок:

– Мне и здесь хорошо.

Мишка нетерпеливо взмахнул рукой:

– Но…

– Но ты иди, если хочешь. Я никого не держу.

Мы это и раньше обсуждали. Стоит заговорить о городе, как Жека предлагает нам валить на все четыре стороны, но таким тоном, что мы остаёмся. Стрёмно как-то. Мало ли, что притаилось на городских улицах, и совсем не хочется искать приключения в одиночку, без Жеки. Да и как его здесь бросить? Он ведь – друг, хоть и делает вид, что мы ему не очень-то нужны.

– Слушай, Жека, тебе вообще без разницы, рядом мы или нет? – спросил я; и сразу почувствовал себя размазнёй, будто не пацан, а ревнивая подружка. – Ты же сам нас нашёл, на баржу привёл. Зачем?

– Низачем, – Жека снова улёгся на спину и теперь говорил не со мной, а с непроницаемой небесной чернотой. – Просто людям надо где-то жить.

– И всё?

– А что ещё?

– Да много чего! Мы же тусим вместе, едим, общаемся… отдыхаем.

– Вот именно, – поддакнул Мишка. – Разве мы не друзья?

– Разве, разве… думаете, этого достаточно? Вместе поели – и сразу друзья? Такие простые. Кто ни заявится, сразу в друзья лезет, а мне оно надо? – в Жекиных словах не было ни злости, ни раздражения, он спокойно разъяснял небу свою позицию. – А мне не надо, мне спать пора.

– Тогда расходимся, не будем тебе мешать, – я нарочно подпустил в голос побольше яда. Только Жеку ничем не проймёшь, ему что ирония, что сарказм – ноль реакции. Пришлось и вправду расходиться.

Я спустился на нижний ярус будки и забрался в тесный отсек-каюту. В моё убежище, где можно вообразить, что я – единственный человек в этом чокнутом розовом мире. Упасть на отсыревший матрас, свернуться, сжаться и слушать, как поскрипывают мелкие ракушки под беспокойным телом, а ещё ниже тихо плещет вода. И думать.