Ани Лагина - «Кровью, сердцем и умом…». Сергей Есенин: поэт и женщины

Уместно отметить, что стилистика писем Есенина к Марии Бальзамовой восходит к стилистике писем поэта Ивана Саввича Никитина к дочери отставного генерала Наталии Антоновне Матвеевой: «Вы уехали, и меня окружила пустота, которую я не знаю чем наполнить. Мне кажется, я еще слышу Ваш голос… Как до сих пор живы в моей памяти – ясный солнечный день и эта длинная, покрытая пылью улица, и эти ворота, подле которых я стоял с поникшей головой, чуждый всему, что вокруг меня происходило, – видя только одну вас и больше никого и ничего! Как не хотелось, как тяжело было мне идти назад! Как живо все это я помню!..

Я содрогаюсь, когда оглядываюсь на пройденный мною, безотрадный, длинный-длинный путь… Неужели на лице моем только забота должна проводить морщины? Неужели оно должно окаменеть с своим холодным, суровым выражением и остаться навсегда чуждым улыбке счастья? Кажется, это так и будет!.. Теперь вопрос: зачем я писал вам эти строки? Мало ли кому грустно, да вам что за дело до всех скорбящих и чающих движения воды? Но будьте немножко внимательны: у меня нет любимой сестры, на колени которой я мог бы склонить свою голову, милые руки которой я мог бы покрыть в тяжелую для меня минуту поцелуями и облить слезами. Что же, представьте себе, что вы моя нежная, моя дорогая сестра, и вы меня поймете».

Данное послание написано Иваном Саввичем Никитиным 19 апреля 1861 года (впервые опубликовано в 1911 году).

В июле 1912 года Есенин пишет Бальзамовой:

«Маня!..

Ну, вот ты и уехала… Тяжелая грусть облегла мою душу, и мне кажется, ты все мое сокровище души увезла с собою. Я недолго стоял на дороге, как только вы своротили, я ушел… И мной какое-то тоскливое-тоскливое овладело чувство. Что было мне делать, я не мог и придумать. Почему-то мешала одна дума о тебе всему рою других. Жаль мне тебя всею душой, и мне кажется, что ты мне не только друг, но и выше даже. Мне хочется, чтобы у нас были одни чувства, стремления и всякие высшие качества. Но больше всего одна душа – к благородным стремлениям. Что мне скажешь, Маня, на это? Теперь я один со своими черными думами! Скверное мое настроение от тебя не зависит, я что-то сделал, чего не могу никогда-никогда тебе открыть. Пусть это будет чувствовать моя грудь, а тебя пусть это не тревожит. Я написал тебе стихотворение , которое сейчас не напишу, потому что на это нужен шаг к твоему позволению.

Тяжелая, безнадежная грусть! Я не знаю, что делать с собой. Подавить все чувства? Убить тоску в распутном веселии? Что-либо сделать с собой такое неприятное? Или – жить – или – не жить? И я в отчаянии ломаю руки, что делать? Как жить? Не фальшивы ли во мне чувства, можно ли их огонь погасить? И так становится больно-больно, что даже можно рискнуть на существование на земле и так презрительно сказать – самому себе: зачем тебе жить, ненужный, слабый и слепой червяк? Что твоя жизнь? «Умрешь – похоронят, сгниешь и не встанешь» (так пели вечером после нашей беседы; эту песню спроси у Анюты (Сардановской – А.Л.), ты сама ее знаешь, верно, и я тоже. «Быстры, как волны… Налей, налей, товарищ» – это сочинил Серебрянский, друг Кольцова, безвременно отживший). Незавидный жребий, узкая дорога, несчастье в жизни. Что больше писать – не знаю, но от тебя жду ответа… Пока остаюсь; преданный тебе Сережа.

Не знаю, что тебе сказать: прощай или до свидания.

Р.S. Стихотворения напишу в следующий раз. Не в духе я…». (Есенин С. А. Письмо Бальзамовой М. П. от 23 июля 1912 года. Константиново // Есенин С. А. Полное собрание сочинений: В 7 тт. – М.: Наука; Голос. – 1995—2002. – Т. 6. – Письма. – 1999. – С. 10—11).

Публикация писем к Марии Бальзамовой, подготовленная Д. А. Коноваловым, осуществлена в журнале «Москва» (1969, №1).

В одном из писем указаны день первой встречи Есенина с Бальзамовой в Константинове (8 июля 1912 года, в празднование явлению иконы Пресвятыя Богородицы во граде Казани, в обиходе именуемой иконой Казанской Божией Матери) и время отъезда Бальзамовой из села («через три дня», т. е. 11 июля).

Мария Бальзамова (слева) и Анна Сардановская. 1912 год

Из письма конца 1912 года из Москвы:

«Ох, Маня! Тяжело мне жить на свете, не к кому и голову склонить, а если и есть, то такие лица от меня всегда далеко, и их очень-очень мало, или, можно сказать, одно или два… Зачем тебе было, Маня, любить меня, вызывать и возобновлять в душе надежды на жизнь. Я благодарен тебе и люблю тебя, Маня, – как и ты меня… Прощай, дорогая Маня; нам, верно, больше не увидеться. Роковая судьба так всегда шутит надо мною. Тяжело, Маня, мне! А вот почему?».

В одном из писем к Марии Бальзамовой (конец 1912 года) Есенин пишет: «Я выпил, хотя и не очень много, эссенции. У меня схватило дух, и почему-то пошла пена; я был в сознании, но передо мною немного всё застилалось какою-то мутною дымкой. Потом – я сам не знаю, почему, – вдруг начал пить молоко, и всё прошло, хотя не без боли. Во рту у меня обожгло сильно, кожа отстала, но потом опять всё прошло…

Живу я в конторе Книготоргового товарищества «Культура», но живётся плохо. Я не могу примириться с конторой и с её пустыми людьми. Очень много барышень, и очень наивных. В первое время они совершенно меня замучили. Одна из них, – чёрт её бы взял, – приставала, сволочь, поцеловать её и только отвязалась тогда, когда я назвал её дурой и послал к дьяволу… Я не могу придумать, что со мной, но если так продолжится ещё, – я убью себя, брошусь из своего окна и разобьюсь вдребезги об эту мёртвую, пёструю и холодную мостовую».

В другом письме читаем: «Зачем ты мне задаёшь всё тот же вопрос? Ах, тебе приятно слышать его? Ну, конечно, конечно, – люблю безмерно тебя, моя дорогая Маня! Я тоже готов бы к тебе улететь, да жаль, что все крылья в настоящее время подломаны. Наступит же когда-нибудь время, когда я заключу тебя в свои горячие объятия и разделю с тобой всю свою душу. Ох, как мне будет хорошо забыть свои волнения у твоей груди! А может быть, всё это мне не суждено! И я должен плавить те же силовые цепи земли, как и другие поэты. Наверное, – прощай, сладкие надежды утешения, моя суровая жизнь не должна испытать этого»…

Сохранилась фотография 1912 года, на которой изображены Анна Сардановская (справа) и Мария Бальзамова. Девушки сфотографированы на фоне зимней декорации, одеты по-зимнему: в перчатках, в зимних шапках, у обеих через левое плечо перекинуты концы длинных белых шарфов. На концах шарфа Сардановской – бахромы из кисточек, концы шарфа Бальзамовой украшены большими кистями. И то, как стоят девушки (их позы одинаковы: левая рука согнута в локте), и то, как сидят на них шапочки (сдвинуты назад и чуть-чуть заломлены вправо), и одинаковые выражения лиц (серьзёзные, сосредоточенные, немного надменные) – всё свидетельствует о том, что это близкие по духу люди, во всём подражавшие друг другу. Сардановская держит Бальзамову под руку, плотно прижалась к ней правым боком. Фотография подсказывает: не было бы ничего удивительного в том, если бы эти девушки вздыхали по одному молодому человеку. Так оно и было. И этим молодым человеком, как нам уже известно, был Сергей Есенин.