Юлия Климова - Я пришла, откройте дверь

– Конфеты вкусные, – невпопад ответила я и достала из сумки кошелек. Мысли были заняты другим, и я уж точно не собиралась вступать в длительную беседу с Ольгой Тимофеевной. С вечера я испытывала некоторую растерянность и торопилась оказаться в библиотеке, где меня ждали письма. А они именно ждали, я должна была их перечитать как можно скорее.

– Возьми хоть карамельки, они дешевле.

– Дети больше любят ириски и батончики.

Сейчас я была железобетонной, и, похоже, Ольга Тимофеевна поняла это и сменила тему.

– А мне разведка донесла, что Колдун опять к тебе приходил, – произнесла она торопливо и засмеялась от собственной шутки. Щеки зарумянились, шея покраснела, маленькие глазки заблестели, и сразу стало ясно, что Ольга Тимофеевна гордится своей осведомленностью. – Ты все же внимательно проверь, какие он книжки носит. Может, там слова между строчек дописаны… заклинания… Нельзя ничего хорошего от Колдуна ждать. Водит он дружбу с нечистью, я в этом уверена. Калитка, что со стороны дороги, всегда у него прикрыта, и Вулкан там сидит. А маленькая калитка, что со стороны леса, нараспашку… Это как? Я раз пять в августе по грибы ходила и видела! Ждет он всегда кого-то из леса… Ждет! Ой, страх, страх… – И Ольга Тимофеевна принялась креститься.

Меня вовсе не испугали ее слова, но нервы натянулись, и из магазина я вышла стремительно. Сейчас мои мысли были заняты Семеном Григорьевичем, и этот короткий разговор заставил идти быстрее. Я была уверена, что письма принадлежат его отцу, но теперь как-то так получалось, что адресованы они были мне… Ситуация казалась настолько странной, что требовала хотя бы еще одного доказательства. И если бы Семен Григорьевич опять принес книги, и на семнадцатой странице я вновь обнаружила бы послание, то…

– …то я бы сошла с ума, – прошептала я и свернула к библиотеке.

Позабыв про традиционную кружку кофе, я минут пятнадцать изучала письма. Слова теперь звучали иначе, они не просто пробирались в душу, они кружились там и звенели.

Мужчина пишет женщине.

В этом нет ничего сверхъестественного.

«Но почему я обязательно должна была это прочитать?..»

Усевшись около окна, я попыталась сосредоточиться и еще раз вспомнила разговор с тетей Верой. Теперь я знала, чем закончилась история этого мужчины и этой женщины. Как же я хотела, чтобы они были вместе, и это случилось… Да, жизнь штука сложная, и, к сожалению, люди уходят… Но я могла утешиться тем, что родители Семена Григорьевича испытали продолжительное счастье.

«Но почему я обязательно должна была это прочитать?..» – вновь просверлил мозг обжигающий вопрос.

«Я видел тебя сегодня. Издалека. А зачем подходить близко, если ты никогда не поворачиваешь голову в мою сторону?..»

«Как же мне объяснить тебе, что ты не одна. Что я всегда рядом…»

– Господи… – прошептала я и прижала ладонь к груди, пытаясь успокоить бешено бьющееся сердце. – Но этого не может быть…

Он пришел через неделю.

Дождь лил такой сильный, что казалось, будто кто-то соединил небо и землю серыми нитками. Лужи разливались во все стороны, и по ним прыгали мелкие и крупные пузыри. Уже темнело, но улица хорошо просматривалась. И когда я увидела в окно, как к библиотеке приближается Колдун, я рванула к столу и села так, точно пять минут назад меня зачислили в первый класс и объяснили, что спину нужно держать ровно, а руки должны лежать на парте.

«Что со мной?..»

Раскрыв журнал с расписанием мероприятий, я принялась изучать записи, но сконцентрировать внимание, конечно же, не получалось.

Сейчас я увижу его.

Услышу его голос.

Понимает ли он, что я знаю?..

А что я знаю?..

Будет ли лежать в одной из книг письмо? Или все предположения – глупость, а произошедшее – случайность?

Дверь скрипнула, я подняла голову, отложила журнал и вежливо поднялась со стула. С рыбацкой куртки Семена Григорьевича на потертый пол падали капли, и это на миг вернуло меня в тот день, когда я прочитала первое письмо. Взмах руки, и Колдун снял с головы капюшон. Кажется, его густая борода стала короче, или теперь я воспринимала этого человека несколько иначе… Нет, я и тогда не боялась, но все же образ был окутан наговорами, тайнами и мрачностью. Сейчас этого было гораздо меньше.

– Добрый вечер, – произнесла я на удивление ровно.

– Добрый, – ответил Семен Григорьевич и медленно подошел к столу. В его руках была все таже объемная сумка защитного цвета.

– На дворе дождь, а вы пришли…

– Завтра некогда будет, – без тени эмоций ответил он, и я отвела глаза, так как не смогла выдержать напряжения.

Что-то изменилось, и это чувствовалось сразу. Взгляд Семена Григорьевича стал более тяжелым и цепким. Похоже, он старался прочитать мою душу как книгу или хотя бы перевернуть первую страницу…

Я струсила и пожелала, чтобы в библиотеку зашел кто-то еще, но две улицы в Игнатьевке безлюдны, когда с неба на землю опускается стена воды… И в то же время я чувствовала нетерпение и представляла, как останусь одна, подойду к книгам и начну открывать семнадцатые страницы…

Между бровями у Семена Григорьевича присутствовала складка, добавляющая его лицу суровости. И я задалась совершенно ненужными вопросами: давно ли она у него и от чего появилась? После смерти родителей? После ухода жены?

Он отвернулся и уже привычно выложил книги на стол. Сборники фантастики, Марк Твен, Шолохов, Чарская, Паустовский… А я подняла руку и коснулась своей переносицы. Я никогда не задумывалась, есть ли у меня там складка? Появилась ли она после той ледяной ночи?..

– Киплинг немного потрепанный. – Семен Григорьевич достал последнюю книгу и резко застегнул молнию сумки.

Этот короткий, но тягучий звук стежками прошелся по моему сердцу. Я стояла неподвижно, смотрела на профиль Колдуна и не сомневалась ни на секунду, что письмо я найду именно в Киплинге.

– Спасибо. Этих книг нам очень не хватало…

Теперь я хотела, чтобы Семен Григорьевич не уходил сразу, а сказал что-то еще. Я вовсе не была готова остаться наедине с правдой. Я не знала, что с ней делать…

Он отодвинул высокую стопку бессмертных произведений от края стола и заглянул мне в глаза.

«Как же мне объяснить тебе, что ты не одна. Что я всегда рядом…» – пронеслось в голове, и я внутренне сжалась, стараясь не выдавать волнения.

– Пусть дети читают, – ответил Семен Григорьевич, чуть помедлил и направился к двери.

Когда шаги стихли, я взяла Киплинга и открыла семнадцатую страницу.

«И напугать тебя страшно, и промолчать. Никогда не думал, что смогу испытывать такие сильные чувства… В юности – да, но не теперь. И я постоянно боюсь, что тебя кто-нибудь обидит. Тебя нельзя обижать. Нельзя.