Валентин Одоевский - Реквием по Победе

После этих слов полковник убрал указку с карты, вытянулся по стойке «смирно» и отчеканил:

– Товарищ генерал-майор, начальник штаба корпуса полковник Кононов доклад закончил.

– Вольно! – сухо ответил командир и встал со стула. Офицеры, как по команде, тоже вытянулись.

– Говоришь, в час ночи начнём? – уточнил он.

– Так точно! Ударом тридцать восьмой батареи, – ответил начальник штаба.

Генерал взглянул на свои наручные часы, показывавшие ровно восемнадцать часов.

– Что ж, утверждаю! – одобрительно сказал он. – Довести приказ до личного состава подразделений, приступить к подготовке операции.

– Есть! – в унисон ответили офицеры, одновременно козырнув, и стали расходиться.

Генерал сдавил папиросу в импровизированную пепельницу из камня и подозвал к себе Володаря.

Комбат подбежал к комкору, отдавая воинское приветствие, и уже хотел было доложить, как положено по уставу, но генерал сделал жест рукой, мол, не надо.

– Как в батарее дела? – улыбнувшись, спросил генерал.

– Нормально, товарищ командир, – чуть расслабившись ответил капитан. – Недавно принимали новые боеприпасы, теперь укомплектованы, хотя…

Он слегка замялся.

– …всё равно не хватает, если честно.

– Ну, село мы сможем накрыть?

– Сможем, товарищ генерал.

– Смотри, комбат. А то ж от вас зависит успех всего корпуса.

– Понимаю.

– Как там Сенька-то? – уже теплее спросил командир.

Володарь улыбнулся.

– Да как и все. Служит отлично, взводом командует как надо, хотя и первый год на фронте. Я на него, недавно, наградной лист отправлял.

– Ну, не торопи события. Сначала село возьмём, а потом уж решим… кому орден, а кому штрафбат…

С этими словами генерал усмехнулся. Комбат хотел было что-то ответить, но командир его оборвал:

– Всё, не трать время! Бегом в батарею – готовьтесь к удару – вы первые.

– Есть! – ответил капитан, козырнув.

Когда офицер вышел, к комкору подошёл полковник.

– Может, заменим его, пока время есть? – неуверенно спросил он.

Генерал сурово посмотрел на него.

– Кого? Сеньку-то? Ты за кого меня держишь? То, что он сын командира корпуса – ничего ему не даёт! Пусть воюет, как и все, а не за папкиным галифе прячется!

***

Володарь вернулся в батарею и собрал свой скудный командирский состав, состоявший всего из двух офицеров – его заместителя лейтенанта Сидамонова и взводного младшего лейтенанта Остроухова, который только полгода как был на фронте.

– Из штаба корпуса, – начал комбат, – поступила задача – привести орудия в боеготовность и…

Он посмотрел на свои часы.

– …и через семь с половиной часов ударить по селу, подконтрольному противнику. Что у нас с боеприпасами?

– Не очень всё, товарищ капитан, – ответил Сидамонов. – Нам, дай бог, если на залпов десять хватит. И то не из всех орудий…

– Опять неполные ящики поставили?

– Ага. То ли это нас одних так обсчитывают, то ли в самом деле не хватает.

– Не густо, конечно, но хоть что-то мы сделать можем.

Капитан угрюмо закусил губу.

– Значится так, готовим орудия и ожидаем назначенного времени. Вопросы?

– Никак нет! – хором ответили офицеры.

– Сверим часы.

Все трое тут же взглянули на свои наручные часы, а затем сквозь линзы циферблатов друг друга. Всё было точно.

– Вот и хорошо! – сказал командир. –Приступить к подготовке! Остроухов, задержись.

Когда Сидамонов ушёл к своим орудиям, Володарь заговорил:

– Отец насчёт тебя интересовался.

– Да? – удивился Сенька, подняв свои светленькие брови. – И что же он?

– Да что-что? Интересовался как батарея, как ты воюешь. Сказал в штрафбат тебя отправит, если плохо отстреляешься.

После этих слов Володарь усмехнулся, вспоминая генеральскую усмешку.

– Правда, что ли? – встрепенулся взводный. – Нешто я уже успел провиниться?

– Господи, ну и наивный же ты, Сенька! – засмеялся комбат. – Шуток не понимаешь. Переживает за тебя командир наш. Всё ж таки родной ты ему человек.

Пауза.

– Но учти, если и в самом деле плохо отстреляешься – накажу!

– Есть, товарищ капитан! – бойко ответил Остроухов, козырнув.

– Отлично! Бегом на позиции!

***

Часы показывали без двадцати час. Ночь уже совсем сгустилась, от чего дальше двух метров перед собой почти ничего не было видно.

Володарь докурил папиросу, отшвырнув окурок и отдал команду готовить орудия.

В темноте замелькали силуэты артиллеристов с автоматами на спине, которые суетились, переговаривались почти в полголоса и таскали ящики с боеприпасами.

Комбат наблюдал за этим процессом, чем-то напоминавшим работу муравьёв, когда он буквально спиной почувствовал… чьё-то постороннее присутствие. Капитан резко обернулся, но из-за темноты никого сзади себя не увидел. Только несколько деревьев да кустарники, казавшиеся во тьме огромными ежами.

Послышался непонятный шелест, что заставило офицера повернуться на него и вынуть из кобуры пистолет. Там точно кто-то был. Володарь размышлял стоит ли стрелять? Это мог быть диверсант и если не выстрелить, то операция будет провалена. Это может быть зверь какой-то, а потому тратить патрон на него смысла нет.

Капитан сделал два шага в сторону звука и вытянул руку с пистолетом. В этот же момент раздался выстрел. Володарь почувствовал острую жгучую боль в груди, но выстрелил в ответ. Из кустов раздался чей-то сдавленный крик, а капитан скомандовал, опускаясь на колено от надвигающейся на него слабости:

– Тревога! Оружие к бою!

Тут же его голос был окончательно задушен автоматной очередью, сразившей командира на повал.

Артиллеристы легли на землю, кто где был, и стали бить из автоматов и винтовок по любой тени, что только замечали…

***

До начала операции оставалось пятнадцать минут.

Генерал Остроухов медленно расхаживал по штабу, дымя папиросой, тем самым стараясь скрыть своё волнение. Для него это была лишь операция – одна из многих с начала войны. Посылать людей на верную смерть стало для него чем-то обычным. В душе он корил себя за это, всегда стараясь придумать, как бы вообще избежать потерь, но… как ни старался – ничего не выходило. Всегда кто-нибудь, да погибал, а потому – ежедневные сводки с полей сражений стали рутиной, и он уже не волновался, когда слышал цифры потерь своих ребят. Хотя, с недавнего времени генерал стал более обеспокоенным, чем раньше. Всегда интересовался тридцать восьмой батареей. Офицеры понимали его – всё-таки родной человек служит, да ещё и молодой такой – всего лишь двадцать лет. И хотя, Остроухов никак не показывал своего волнения за сына, делая его лишь очередным своим солдатом, внутри он всё равно переживал за него, и всегда больше всего боялся услышать фразу: «Младший лейтенант Остроухов Семён Николаевич – погиб смертью храбрых…»