Любовь Гайдученко - Лажа под названием жизнь

Наступила осень – вслед за бездарно проведённым летом: она валялась на берегу моря совсем никакая. Жизнь её таки доконала. Правда, чисто физически – нельзя безнаказанно много лет жить между небом и землёй, человек – существо, нуждающееся в стабильном быте. Это космонавты прекрасно чувствуют себя на орбите, глядя в иллюминаторы на свою болтающуюся в отдалении голубую планету с семью миллиардами безмозглых тварей. А в обыденной жизни всё не так: ты вынужден находиться под прессом дебилизма, который обильно выделяется из скудных мозгов твоих собратьев по среде обитания. И убежать было совершенно некуда, кроме как забиться в нору своей квартирки. Но она уже десять лет как лишена была даже такой жалкой возможности спрятаться от людского маразма и хамства. Десять лет, как она превратилась в беззащитное существо, наплевать в душу которому мог всяк желающий.

Она поплакала над своей жалкой участью, но быстро перестала. Ну, подумаешь, на неё поорала серая недалёкая нерусская баба, которая и читает-то по складам! Нашла на кого обижаться! Это одноклеточное существо было уверено, что оно живёт прекрасно, ведь оно имело дом, деньги и мужа, который её обеспечивал, хоть и регулярно прикладывался к её глупой «морде лица».

Она понимала, что всё это яйца выеденного не стоит, но сил терпеть грязь и бардак, которые разводила эта редкостная неряха, её идиотские придирки ко всему уже не было. Она заболевала от таких ничтожеств – это было выше её возможностей.

Это никчёмная по своим умственным способностям (вернее, по полному отсутствию оных) особь была каплей в море, каплей, «достойно» отражающей океан дерьма, в который она попала с самого рождения. Она всю жизнь находила множество способов бороться с этой вселенской пошлостью: книги, музыка и любимое существо. Но сейчас книги ей были недоступны – не имея дома, их не купишь, ведь и так приходилось таскать тяжёлый чемодан при частых переездах с места на место; музыку слушать не хотелось, это было всё равно что молиться в вонючей сральне; а любимое существо уже три года как находилось на том свете (за много времени до реальной смерти умерев духовно).

А интернет, из которого она практически не вылазила много лет, сделав его образом жизни и средой своего настоящего обитания, только расстраивал в последнее время – наконец-то он стал доступен самым широким массам, которые устроили из него ту же самую помойку, в которую они превратили в итоге свою цивилизацию, построенную умственно отсталыми существами, подобными той бабе, каждодневно пытающейся (скорей всего, не нарочно, а полностью бессознательно, но от этого было совсем не легче!) унизить легко ранимую героиню нашего повествования.

К тому же, она никогда в жизни не скрывала того, что думает, и бита за это была всегда нещадно. Ещё в детстве её пытались «перевоспитывать»: школа, педагоги, комсомол, потом за неё принялись структуры, стоящие в то время у власти и бдящие, чтобы никто не смел мыслить инако. Её чуть не упрятали в молодости в психушку, но она каким-то чудом избежала общей участи тех многочисленных товарищей, которым в дальнейшем приклеили ярлык «протестные личности».

Пожила она, в общем, не так уж плохо – денежки свалились с неба (сдавали квартиру в Москве), поездила по шарику вдосталь, сыта была по горло этими никому не нужными путешествиями, которые ей ничего не добавили и не прибавили. А погорела на собственной глупости, хотя это как посмотреть: доверилась своему горячо любимому дитяти. Не знала, что получит на свою наивную доверчивую головушку типичную ситуацию, описанную ещё в «Короле Лире»…

Осень обещала быть почти болдинской. Она убегала в иллюзорный мир, который творила на ходу, и который был, как ни странно, следствием её тяжёлой, почти невыносимой ситуации. Ведь находись она где-нибудь в прекрасных условиях (например, на своём любимом Красном море в номере-люкс) – разве это подвигло бы её на сочинение опусов? Нет, скорей всего, она бы просто расслабилась и наслаждалась жизнью…

А какой-то неумолимый Молох требовал всё новых жертв. Для чего, зачем??? Это было на уровне животных инстинктов, писать для неё значило – жить.

Самый страшный момент в моей жизни был… нет, не жуткая долгая мучительная смерть близкого человека от рака. И не тогда, когда дочь сказала мне, что я ей не мать, а тётя Маня с улицы. И вовсе не год назад, когда я была при смерти. И не зимой в глухой пустой деревне в морозы без дров, без копейки денег и без одной живой души, которая могла бы как-то помочь.

Да много чего можно вспомнить из моей насыщенной как хорошим, так и плохим, жизни. Но всё это будет не то. И по сравнению, например, с ленинградской блокадой, с тем, что пережили люди тогда – это всё просто семечки, не заслуживающие особого внимания.

А самое страшное событие (а может, оно тоже кому-то покажется полной ерундой, и он сочтёт, что я сильно преувеличиваю) произошло во времена моей молодости, мне тогда не было ещё и двадцати лет. Это сейчас я битая-перебитая жизнью, и меня даже укоряют, что я очень злая и не люблю людей, а тогда уж точно никто бы не укорил – я была добрая, доверчивая и наивная (можете не верить, но это святая правда!) и тянулась к людям. Меня отвергали, били фейсом об тейбл – а я всё равно тысячу раз наступала на одни и те же грабли. Я была как мой пёс Дэндик: огромный добрый мраморный дог свято верил, что все люди – хорошие, хоть они не раз делали гадости – один раз какой-то пьяный мужик ткнул ему в морду горящую сигарету, а девка, когда мы гуляли поздно ночью и он побежал к ней знакомиться, больно испинала его ногами, обутыми в тяжёлые ботинки. По всей видимости, она была наркоманка, потому что в здравом рассудке никто не станет пинать псину ростом с телёнка…

Так вот и я – мне делали очередную гадость, а я всё равно упорно верила, что все люди – честные, хорошие, умные, добрые и порядочные.

Но страшное событие произошло вовсе не потому, что кто-то сделал мне что-то плохое. Просто моя соседка по дому преподавала в педагогическом училище и взяла меня с собой в подшефный детский дом, где студенты давали концерт для детишек. Он находился не в городе, а где-то в области, потому что мы туда довольно долго ехали на автобусе.

И вот мы зашли в этот детский дом, и не успели раздеться и пройти в зал, где была сцена, как со всех сторон к нам бросились совсем маленькие дети, лет двух-трёх. Я ещё обратила внимание, что они были чистенькие и даже как-то принаряженные. Но когда в меня вцепилось цепкими ручонками человек пять сразу, и все они истошно кричали: «Мама! Мама!», тут со мной что-то случилось страшное. Я сломалась, во мне, двадцатилетней девчонке, у которой и в помине не было никаких детей (дочь я родила значительно позже, чуть ли не под тридцать) начался какой-то прямо-таки неуправляемый процесс типа урагана «Сенди», налетевшего на огромный город Нью-Йорк. Моя душа закипела. И я не понимала, как такое возможно – столько сирот при живых матерях??? Они же были совсем крошки, они так нуждались в материнской любви…