Александр Вшивков - Норильские дневники. Малая родина

Так бы и упекли мою маму в кутузку, если бы остальные пассажиры теплохода за неё не вступились и чуть ли не силком вырвали молодую девчонку из цепких лап «злого эмгэбэшника». Не на курорты, в самом деле, приехала, на шестьдесят девятую параллель мало кто сам приезжал. Дальше – Норильск, никелевый завод, папа, свадьба, сестра, я, брат. Но мамину родную деревню наша семья не забывала. Каждые каникулы нас с сестрой туда привозили на всё лето. Пару раз я там даже зимой бывал, ну а если зимой, значит, ещё до школы. Но время-то шло, его ведь не остановишь, как ни старайся. Я рос, школу закончил, работать пошёл, уже сам в отпуск, не на каникулы, приезжал. А отпуска у норильчан длинные, любой материковский позавидует. Двенадцать материковских дней да сколько-то там северных, плюс за выслугу, четыре дня дороги, плюс три дня за народную дружину, плюс ещё чего-то там. Короче, набегало у меня тридцать шесть денёчков в год свободного от трудового подвига времени. Гуляй – не хочу. Это потом уже нам определили отпуск в девяносто дней, но моя история случилась раньше. Женат я уже был, дочка росла. Вы бы видели, как таймырский годовалый ребёнок впервые в жизни ест землянику. Я тогда в первый раз жену привёз в деревню. Вторая половина июня была, ну и дочке месяцев тринадцать. В первый же день (ближе к вечеру уже – пока до нашего захолустья доберёшься!), только чемоданы побросали, повёл я жену в лес – хвастаться (вы не видели такой красоты). Ну Анютку, понятное дело, с собой. У нас тогда коляска-трость была. По лесу на такой коляске не поездишь, а по дудовской дороге прошлись. Дудовка – это соседняя деревня так называется. А вдоль дороги – земляники видимо-невидимо. Давай мы с женой наперегонки ребёнка кормить – наберём горсть, в дочкину ладошку пересыплем, а она, потешно так, в рот трамбует и по лицу размазывает.

Так вот… На посадку картошки в тот год я опоздал. Дядья обижались, а чего обижаться-то, я ведь человек подневольный – когда в график отпусков поставили, тогда и приехал. Но на покос попал. Ну какой покос, косят-то уже косилками давно, на греблю я попал. Про саму греблю рассказывать не буду, чего там рассказывать – жара, слепни, да оводы, да травяная пыль. В обед прилегли мы с дядей Васей в тенёчек под куст. Ну поели, что тётя Эмалия нам в тормозок собрала, я закурил, а дядя Вася давай мне про свою жисть байки рассказывать.

– По щенячеству ишшо повёл меня батя, дед твой, Ефим, на рыбалку. Да не на нашу Романовку, а на речку Караульную. Это, почитай, вёрст восемь-девять будет. Ну пришли. Батя место для стоянки определил: «Здесь обедать будем», котомку на землю сбросил, мне велел костёр под уху разжечь и пошёл по заводям да стремнинам бегать – харюзов да пескарей таскать. Ну а я чего, мне без костра всяко тут не выжить – мошка да комары сожрут возле реки-то. Насобирал я хворосту посуше, возле пенька сложил и давай на том пеньке на ровненькие чурочки рубить. Батя рассказывал, – а его ещё его дед учил, – дрова для костра должны быть ровные и аккуратные, мол, нельзя огонь обижать. Рублю, значит, возле старого огневища складываю не то чтобы поленницей, так, кучкой аккуратной. И вот, язвило бы её, попадается мне толстенный сук – одной рукой не перерубить. Кое-как пристроил я его на пенёчке своём, топором, как колуном, размахнулся от лопаток и ка-а-ак рубану. Глядь – а сук мой пропал. Я голову направо – нет моего сука, налево – нет, наверх… С тех пор и ношу шрам над губой. А ты – война, война… Не поспел я на ту войну – мал ишшо был. Витька-то был, так ить он самый старший из нас пятерых. А мне только на японской довелось побывать. Но это уже другая история… Ну? Покурил? Пошли, а то тучки наползают – поторапливаться надо.

Санкт-Петербург, 2017

Я на границе. Левая нога в пустоте. Там темно. Там ничего нет. Ну или почти ничего. Там чёрный свет, лишь изредка проблёскивают голубоватые молнии. Звук как бы из ниоткуда, отовсюду и в то же время откуда-то изнутри тебя. Там свобода. Свобода от чего? Да от всего! От жизни.

Справа от меня моя жизнь. Моя история. Я не отделяю свою историю от истории своего народа. Инстинкт самосохранения на уровне популяции у меня развит достаточно хорошо. Я, как в той молитве перед боем из фильма «13-й воин», вижу пред собой весь свой род до десятого колена. Здесь мои бабушки и дедушки, папа и мама. Здесь дядьки и тётки. Сёстры и братья. Жена, дети, дети сестёр и братьев, внуки. Внучка, положим, пока что одна, но я не теряю надежды. Я не теряю надежды увидеть и правнуков. Хотя я уже чувствую своё тело, чего не было ещё лет пять назад.

Душа моя, сердце, стремятся налево. В темноту, ночь, в свободу. Стремятся избавиться от надоевших хуже горькой редьки проблем. Проблем на работе, в быту, в отношениях с близкими и дальними. Душа хочет покоя, сердце устало от боли. Но как вырвать из этого изболевшегося сердца то, что останется справа? По живому? С кровью? Но ведь не заживёт, не зарастёт эта рана. Истечёт моё сердце болью. И не будет мне покоя даже там. В чёрной пустоте свободы. Так на черта мне такая свобода, где та же боль и те же муки душевные?

Так и стою я на границе уж не один десяток лет. И не могу я сдвинуться ни в какую сторону. И разорваться не могу – разумность не даёт. Может быть, проще с ума сойти? Говорят, бывает такое заболевание, как раздвоение личности. Поможет ли? Не знаю. Да и вряд ли я смогу силой ума сойти с ума. Было бы смешно, если бы не было так грустно.

Златни пясъци, 2012

Я в пути. Я иду по дороге. Хм… Давно иду. Устал…

Собственно, это не всегда дорога. Где-то просто тропка, где-то бурелом, где-то просёлок. Мой путь очень разный. Автобан редко попадается. Может, и к лучшему, мне больше просёлок нравится. Солнце светит, птицы поют, а воздух какой! Даже в знойный день. Пахнет живицей, хвоей, саранкой и мёдом. А как дождь пойдёт, тогда пахнет грибами и почему-то муравьями, хотя в дождь муравьи прячутся в свой терем.

Сверху мне светит звёздочка. Ну, может, и не мне. Просто светит или кому-то ещё, но мне нравится думать, что мне. Так тепло и светло от неё, что мне становится так же легко, как… Словно мама к груди прижала. Так становится легко, что, кажется, я сейчас полечу, забыв о всяких разных Ньютонах и их законах притяжения. Но…

Она светит не всегда. Вернее, она-то светит всегда, я её не всегда вижу. Когда за тучу моих мыслей спрячется, а когда…

Я просто смотрю в другую сторону. И когда я её не вижу, свою звёздочку, такой раздрай у меня в душе («даже кушать не могу» («Мимино»)), такой страх меня одолевает… Как чернильная капля расползается в воде. И вскоре чёрным становится всё. Страх глушит все другие чувства. Не только чувства, я даже двигаться не могу. Думать не могу. И тогда я в страхе поднимаю глаза к небу, где, как и прежде, ярко и тепло горит моя звезда.

Читать дальше