Ксюша Грибачевская - Прятки

Моему дому

Раз, два, три, четыре, пять -

Негде зайчику скакать.

Всюду ходит волк, волк,

Он зубами – щелк, щелк,

А мы спрячемся в кусты,

Прячься, заинька, и ты,

Ты, волчище, погоди,

Как попрячемся -

Иди!

( Детская считалочка, под которую мы разбегались по всем углам нашего большого двора )

Самое скверное – это когда вода уже повсюду.

Когда она заплывает в уши, и все вокруг проваливается в глухой шум. Лезет в глаза, протискиваясь сквозь ресницы. Заливается в носоглотку, и её начинает противно резать. Хочется закашляться, но в гортани уже плавают невидимые киты. И спасительный воздушный коридор захлопывается, и нет уже ничего, кроме темной, тяжёлой воды.

Но никакой корабль, даже в самой тесной бутылке, не хочет тонуть. И ещё немного сердцё все же пульсирует, и в мозгу стучит одна-единственная мысль: не сейчас. Наверх . Собрать последние силы, чудом напрячь тело и рвануть к поверхности. Может, это глупо и бесполезно, может, экипаж уже давно сбежал, но вдруг у капитана ещё есть шанс? Вдруг последняя секунда – это очень даже достаточно?

И капитан находит в себе неведомые силы и пружиной рвётся наружу…

***

Молодой человек, лежавший в ванной, вздрогнул, схватился за края и резко вдохнул. И тут же обещал себе никогда так больше не засыпать.

Сколько он тут пробыл, он не знал. Вода была холодная, застоявшаяся. Казалось, ещё немного, и она застыла бы на его теле, как краска. Он поморщился и стал вылезать.

Ванная комната – узкая, как футлярчик, только зеркальце на стене дает немного воздуху. Когда молодой человек встал на кафель, в зеркале тоже что-то зашевелилось. Он оперся руками о раковину и всмотрелся внутрь. Там его встретило привычное лицо, которое он видел всю жизнь. Почему-то это обрадовало его. Хотя кто стал бы сомневаться, кого он увидит в зеркале? Человечка звали Яша.

И один из них со скукой глядел на другого сквозь стекло.

В стекле были тусклые, спокойные глаза. Чёрные волосы торчком. Плечи худы, но уже не принадлежат ребенку. По ним каплями стекает вода – холодно. Вся фигура осторожная, угловатая. Руки у таких людей инстинктивно прячутся в карманы, за спину или за отворот пальто. А кожа на них стёртая и шершавая. Тяжёлые фиолетовые пятна под глазами делают лицо ещё худее. Бьющаяся жилка на шее.

В ванной было прохладно, пахло детским мылом, и тихо – ночь. Яша вытерся лысым полотенцем, натянул одежду, однотонную, под стать характеру – темно-синяя толстовка с короткой молнией, джинсы, футболка. Выглянул наружу – так и есть. Темно. Ничего не храпит, не дышит, и даже стены спят.

Осторожно, стараясь не скрипнуть (ибо странный инстинкт не позволил ему тревожить эту тишину), он открыл дверь шире и выскользнул в коридор. Мокрые ещё недавно ноги шуршали в сухих носках. Въедались в них, стараясь спрятаться.

В коридоре не горел даже огонёк от щитка – свет, похоже, совсем вырубили. Мать куда-то ушла, раз было так тихо. Глаза неохотно привыкали к темноте, и едва различали очертания пальцев у самого лица.

И вдруг до молодого человека дошло, что он вовсе не дома. Их квартира была меньше, – а он оказался в каком-то причудливом увеличении их коридора, с входами в чужие комнаты и незнакомыми вещами. Он пошёл вперёд, чувствуя, что на самом деле он всё ещё спит. Всякий сон, как известно, есть причудливое продолжение реальности.

По законам сна, в конце коридора должна была быть их кухня – наверняка тоже увеличенная до размеров дворца. Однако, вместо привычного места сон показал ему тусклую, длинную комнату, освещённую тонкой полоской света из дальней двери. По бокам от полоски разрослась тьма.

Яша стоял в незнакомой комнате и чувствовал в воздухе противное присутствие всё той же воды. В темноте казалось, будто он заблудился в сломанном детском аттракционе.

Но это была просто чужая комната в чужой квартире. В глубине, из-за тускло светящейся двери, были слышны голоса. В этом сне он был не один. Здесь же было противно и тихо. Только тени колыхались, когда кто-то проходил мимо далекого источника света…

Из темноты вылепился силуэт.

Сначала Яше почудилось, что это большой паук с длинными руками и ногами, и он невольно отшатнулся. Но существо выпрямилось и вышло на свет, и оказалось человечком с гитарой, висящей на плече. Ростом он был совсем как Яша, светловолосый, лохматый и весь в мешковатом тряпье. Немного нелепо. Черная повязка закрывала шею. Один глаз блестел.

Человечек подошёл поближе и оценивающе взглянул.

– Привет? – наугад бросил Яша.

– Привет, – протянул собеседник. – Поздно ты, однако. Не ждал уже сегодня гостей… Кхм. Прости.

Яша пожал плечами.

– Я Гримм – протянул руку гитарист. Ладони у него были отчего-то чёрные. Яша осторожно пожал. Чудн о е имя.

– Я Яша. А… Что это за место?..

– Так сразу и не скажешь, – замялся Гримм. – Это… Там, за дверью, живет много разных людей. И я там тоже живу. А ещё там есть большой дом, и в нём можно отдохнуть после долгой дороги. Ты ж, я думаю, устал? Проходи. Милости прошу, – он кивнул головой в сторону двери и постарался улыбнуться приветливо. У него почти получилось.

– Ты не волнуйся. Тут не опасно. Не знаю, сколько ты там бродил, и откуда ты, но – добро пожаловать.

Яше стало как-то жутковато от этого сна. Словно в детстве, он вспомнил, что не стоит уходить с незнакомцами неизвестно куда, и осторожно сказал:

– Пожалуй, я лучше пойду к себе…

– Я бы не советовал . – железно сказал Гримм. – Не оборачивайся. Там ты ничего не найдешь. Идем же!

Сон начинал неприятно сгущаться.

– Извините, я всё-таки, наверное, вернусь домой… – пробормотал Яша и повернул назад. Но тут же вздрогнул и затёр руками глаза, не веря, потому что двери на прежнем месте не было. Только белая, глухая стена.

Гримм устало вздохнул с видом человека, видевшего это всё уже сотню раз, схватил сопротивляющегося Яшу за плечо и поволок к свету в дальнем конце комнаты. Рывком открыл старую деревянную дверь, из-за которой доносился шум, и вошёл внутрь. По отдаляющимся шагам можно было понять, что за дверью длинный коридор. Яше не осталось ничего иного, кроме как следовать за ним.

Он осторожно зашёл внутрь и – надо признаться – на секунду омертвел и почувствовал, как по спине бежит холодок.

Тесный, кривой проход из разваленных шкафов и стен, с торчащими то тут, то там лыжами, топорами, вешалками, скрипящий и шаткий, казавшийся бесконечным из-за странного уклона влево. В коридоре было тесно и темно, тусклый свет от голых, трескающих кое-где лампочек не долетал от высокого потолка до того, что было внизу. Было тихо, предательски тихо, каждый шаг отдавался костяным скрипом половиц, и съедало ощущение, что сейчас справа или слева, из очередной покосившейся двери, скрытой вещами, вылезет злобный старик и спросит, какого чёрта ты здесь делаешь – ты, непонятно откуда взявшийся прохожий посреди чужой квартиры.