Алексей Сидоренко - Безликая история

За два дня до нового учебного года мои новые други позвали меня на очередную попойку – проводить лето, а заодно и разогреться перед 1 сентября. Позвали к Севе на дачу. Я пригласил с собой Дениса, предварительно согласовав это с Антоном (Сева начал бы ломаться). Леша отказался. Там же должны были быть их друзья, в том числе 4 девочки, мои ровесницы. Я, естественно, заранее узнал, кого нужно обрабатывать. Антон указал на девочку по имени Саша, Кирилл, бывший тогда с нами, высказал сомнение по этому поводу (это были его подруги детства; он был девственником), но Антон все же настоял – Сашу ебать можно («даже нужно», сказал он).

Сашу мы с Денисом решили поделить. Он, как более опытный трахарь, дал мне фору, а в случае, если меня ждало фиаско, на поле выходит он и, по возможности, организует мероприятие на троих (ну или берет сам).

Собралось нас человек 13, Саша, как и заявлялось ранее, была на месте. Взяли много всего (у подростков в определенный момент возникает своеобразный «синдром вороны», когда тянет на всякие красивые (и дешевые) бутылки с цветными жидкостями), устроились на веранде. По неопытности большинство сразу же набросились на выпивку. В целом, ничего интересного; а у нас с Денисом была цель – вагина (а может быть, и рот) Саши. Денис принялся обучать моих одноклассников искусству пития, чтобы хоть как-то развеселить себя, а я занялся Сашей. И вскоре понял, что тут даже поцеловаться не получится, она никак не шла на контакт. Не была заинтересована в переходе вечеринки в горизонтальную плоскость или просто растерялась и стеснялась остальных. Я отступил, на замену вышел развеселенный Денис. Я не видел всего, что там происходило, но все это вылилось в небольшую ссору.

Саша начала жаловаться остальным девочкам, что ее пытаются выебать, «особенно этот Денис» (понятия не имею, что значит «особенно»). Ее подруга, бойкая девочка по имени Вика, пошла с этим разбираться к Севе и Антону, что это вы, парни, какого-то «левого типа» привели. «А с кем это он?», «А его мы тоже толком не знаем…». Ничем это не кончилось, просто всем подпортило настроение. Денис уехал ночью, я остался с остальными. Разделить горькую половину вечера. И плохо пахнущее, грязное, туманное, голодное утро. Да и не мог я уехать, мне с ними еще учиться вместе.

Здесь я отчетливо увидел разницу между развязным миром Дениса и целомудренным миром моих школьных друзей-собутыльников.

А Дениса с тех пор они все невзлюбили.

Но несмотря на весь мой бурный образ жизни, я продолжал оставаться спортсменом. Молодой организм работает совсем иначе, кажется, что он переваривает абсолютно все. Я даже себе завидую, ведь тело мое словно состояло из серебра, различных фильтров и мини-завода по производству тестостерона. По-другому свои спортивные достижения я объяснить не могу.

Занимался борьбой я недолго, на тот момент год, но успел трижды выиграть город, дважды выехать на краевые и один раз на них победить. Играючи (в приоритете у меня все же была интеллектуальная нагрузка) я дошел до 3-го взрослого разряда и подходил ко 2-му.

С ноября по конец декабря у меня был отпуск – ни одной попойки. Самыми напряженными были 3 летних месяца, потом все несколько пошло на спад, а к ноябрю утихло. У меня было время заняться собой, перезагрузиться. Столько я до этого еще не пил. Летом, стабильно – раз в две недели, и этот раз мог растянуться на несколько дней. Потом раз в две-три недели и по деньку. Секса тогда было немного, но за полгода мне удалось одолеть 7 вершин. Чувствовал я тогда себя невероятно крутым. Я подходил к зеркалу и не мог сдержать улыбку, понимание собственного счастья так и перло из меня. Я теперь не просто отстраненный гений , самый умный человек в школе, но еще и коммуникабельный, развязный, дерзкий парень. И фигура у меня заметно за год похорошела, наросло мясо, улучшился рельеф. Весил я тогда при росте 174—175 около 74 килограмм. А еще начала расти борода.

Меня отец по этому поводу долго подкалывал. До 16 у меня были лишь усы, бородка и редкие баки, а его нижнюю часть лица, с его слов, уже в 15 покрывала полноценная борода, которую его в советской школе строго заставляли брить. А я и не сомневался, у него и правда была густая, красивая борода, которую он еще как-то по-морячески ровнял и выглядел словно форменный капитан с картинки, не хватало белого кителя и трубки. А потом брал и, не жалея, сбривал эту шикарную растительность и открывал свой лопатоподобный подбородок и плоские губы.

Виделись мы с ним нечасто, в море он проводил по 8 месяцев в году (никак не хотел прекращать), а когда возвращался, то мог часть отпуска, если не половину, провести где-то на своих попойках и гулянках, такой у них с матерью был брачный уговор. Можно сказать, что я всю жизнь рос без него. Мне так даже больше нравилось. Он не был тираном, но, в отличие от матери, иногда любил заниматься моим воспитанием. А это меня нервировало, особенно после 14.

С матерью я тоже виделся «когда придется», хоть и жил с ней под одной крышей. У нее и ее подруги был цветочный магазин. Не сказать, что большой или популярный, но доход приносил стабильно. Не знаю точно сколько, но сильно меньше отцовского. Не думаю, что магазин забирал у нее столько времени, но мне не хочется даже представлять, где она все время пропадала. А я всегда был сам по себе, но в 16 что-то изменилось, я будто стал с ними в один рост, как обособленная единица. Заниматься собой и принимать решения мне приходилось исключительно самому, и я совру, если скажу, что меня это не устраивало. Я был счастлив.

Память просыпается. Боль потихоньку отступает. Ностальгия морфием действует на кровоточащие раны, на гнойные язвы, на изнывающие мышцы. Он действительно тогда был счастлив. Его мелкое высокомерие переросло в настоящее самообожание, самовосхищение. Преисполнение. Но сейчас он видит себя со стороны, он видит свою беспомощность. Он хочет залезть руками в прошлое, разгрести все нечистоты и прижать к наполненной горем груди слепого щенка, брошенного на открытую скоростную дорогу. Он мечтает направить его к свету, уберечь от порока, но время невидимым барьером стоит между ним теперешним и ним тогдашним.

Он презирает своих родителей. И он прав. Кровь от крови. Не могло быть иначе. Но это заставляет Тимофея чувствовать еще больше жалости к себе. И жалость перерастает в презрение.

Я снова нашел записку, сделанную все той же нечеловеческой рукой. И заболел. Дни я давно перестал считать, но мне казалось, что я брожу по ужасным лабиринтам, порожденным распухшим мозгом, неделями. Я видел тени.

Когда началась моя тусовочная жизнь, мне пришлось несколько скорректировать свои музыкальные вкусы. Как с людьми, так и с музыкой приходилось мириться, нельзя настроиться на нужный лад, если не отдаешь себя всего окружающему.