Badrunnisa Amateus - Люди в масках, маски в людях! В действительности всё не так, как на самом деле

Он не спросил, как меня зовут, сообщил при входе в номер отеля, что будет называть меня разными именами, нужно со всем соглашаться и слушаться его, многообещающее начало, посмотрим, чего ты стоишь на самом деле, бывало так, что показухи много, по факту – ничего, случалось, что спиртное развязывало мужчинам язык, появлялись сопли и слёзы, моя плоть превращалась в жилетку, куда они жалобно и тоскливо плакались, что я им мама что ли? Хотя, можно и потерпеть, послушать, всё равно заплатят, такие даже больше платят, но меня это не заводит, движения внутри не чувствую, холодно, мёрзну даже летом, не переношу пустой лепет униженных и оскорблённых обстоятельствами детства, туда их чаще всего выносит, мне ещё доплачивать надо за психологическую поддержку, один пристал, прилепился так, что проходу не давал, правда платил, не скупясь – сколько скажу, потом мне надоело – отшила, два месяца за мной ходил, дарил цветы, подарки, приглашал в рестораны, звал замуж, вроде бы и не плохой мужик – богатенький, но, как представлю нашу семейную жизнь – тошнит до жути, никаких денег не надо!

Всё произошло на удивление быстро, он, – я тоже не спрашивала его имени, зачем оно мне, свернул стодолларовую купюру, вернее две – одну себе, вторую мне, нанюхался порошка, мне не нужно, с презрением отношусь к людям, которые так легко и запросто могут расстаться с жизнью, поставить глупую, бессмысленную точку, вот купюры мне нравятся, обе положила в бюстгальтер, пригодятся. Так вот, растроганный снежком мальчик, хотя он далеко не юный, схватил плётку, начал меня ею хлестать, не выбирая места, ругался, на чём свет стоит, действительно выкрикивал разные женские имена с интимными подробностями прошлого. Чем же они все так обидели тебя? Лицо было искажено злостью лютой ненависти, глаза блуждали и выходили из орбит, пытаясь донести до меня, то есть, до них всю глубину их вины и позора, безобразие грязных и лживых шлюх. На мгновение меня действительно охватило чувство ещё не признанной вины, но уже совершённых поступков, за которые мне нужно отстрадать – расплатиться. Ведь я такая же, как они, кого он наказывает! Потом мне стало больно, не только физически, – я проститутка, дорогая девочка, но это моё ремесло, попался на пути один такой вот гадёныш, перевернул вверх дном мою жизнь и скрылся, ничего не сказав, оставив без денег, беременную, на произвол судьбы, проститутки меня и откачали, увидели, как я кинулась с моста в реку, если бы не они, ловившие клиентов неподалёку, не любила так страстно жизнь и свою дочь. Потом мы подружились, жила вместе с ними, родила, работы не было, но меня за это никто не упрекал; кормили, одевали, заботились о моей дочке, давали деньги не спрашивая, когда верну, так и что с того, что они проститутки!? Лучше быть чистой и свободной шлюхой, чем грязной подстилкой в золотой клетке, – живи, пресмыкайся, лебези, заискивай, выполняй все прихоти, толстого, лысого кабана и помни, что в любой момент тебя могут выгнать одним пинком под зад, не объяснив причин, просто захотелось – надоела. Многие девчонки так оказались на панели, – ни образования, ни работы, ни детей, ничего – пустота. И сейчас этот зажравшийся, обиженный жизнью клоун, что он знает про неё из окна своей навороченной тачки, пытается вызвать мою жалость к себе и сыграть по его правилам, да не бывать этому?! Вернулась физическая боль, – ну подожди, сейчас я тебя обработаю, отыграюсь на тебе за всё и за всех. Кто-то другая появилась во мне, жестокая и беспощадная, он стоял на коленях передо мной, протягивал плеть и убедительно просил: «Накажи меня больно, я плохой, заслужил наказания, накажи меня – наказывай!». Вся его сущность дышала покорной свирепостью, – ты ещё не знаешь, кого ты попросил и о чём, сейчас Мана, сделает то, чего ты так хочешь, только не скули тогда уж! Взяла плётку, схватила за шею и толкнула на постель, бросила наручники, с одной стороны он пристегнулся сам, с другой помогла перевернув его на живот, забралась на спину, засунула в рот шарик, закрепив на затылке, как намордник, – теперь мальчик, начнём процесс перевоспитания, прости, розги заранее не приготовила в солёной воде, думаю, тебе хватит хлыста и уже отяжелевшей от влаги плётки. Внезапно в сознание ворвалась Юта, – что ты делаешь Мана, брось всё и уходи отсюда, оставь его. – Юта, закрой глаза и уши, а лучше подожди за дверью, у меня здесь незаконченное дело, – я скоро.

Включила приёмник, сделала погромче, из динамика, кто-то заунывно пел на итальянском языке, – наверное, про любовь, подумалось мне, хлыст взлетел, разрубил воздух, как сабля, приземлившись на пятую точку, под которой у мужиков прячется любовь, предусмотрительно я его перевернула, с первого удара мог бы оказаться без любви, хотя зачем она ему, ведь любовь не страдание – удовольствие, у тебя же всё не, как у людей, если эта простая мысль не доходит тебе через голову, пусть доходит через то место, которым ты грязно думаешь и пахнешь, распространяя вокруг зловония своей похотливой, злобной страсти! Плеть мягче, но если ударять коротко и хлёстко, эффект не заставит себя ждать, а он пусть подождёт, пока всё вспомню, работая обеими руками, про себя, про них, про всех, кто пострадали от таких, как ты, – хотел расплаты, сам просил, вот она пришла. Тело от плеч до икр стало в красную полоску, заиграла другая музыка, сразу узнала эту легендарную песню Джея Хокинса: «Я, наложил заклятье на тебя!». Оператор вовремя дал в эфир эту старенькую композицию, слова перевода очень красивые, знал, о чём писал, от любви мужчина несколько тронулся умом, начал бредить – получилась песня, видать девчонка была хороша – не промах, а сейчас хлыст возвращает всю боль, причинённую женщинам, без зла, просто равновесие нужно восстановить, израсходовать боль, почему одни страдают, а причастные улыбаются, не правильно это?! Джей визжал и хохотал, неистово бесновался, плеть порхала, сменяя хлыст ещё и ещё, саксофон, виртуозно издеваясь, выводил мелодию дикой страсти, умопомрачение, колдовской ритуал поглощённого любовью мужчины, – если бы вдруг ты вернулся сейчас, знаю – ты живой, снишься, случайно, вдруг вспомнишь и вернёшься, не чурбан же ты, чувствуешь, что люблю, люблю до сих пор, смотрю на дочь – вижу тебя; глаза, улыбку, на руках вздутые венки, широкие плечи, кудри, твои кудри, как бы я сейчас потаскала тебя за них, постучала в тебя своими маленькими кулачками, а потом прижала к груди, чтобы ты услышал, почувствовал, как мне плохо без тебя по ночам, ни с одним мне не было лучше, чем с тобой, что ты натворил, что ты сделал со мной, где ты? Действительно, ты наложил заклинание на меня, – сплю с другими, а вижу и чувствую тебя! Сейчас мы всё решим, и пусть нам всем станет легче, я так хочу, и он на постели, тоже так хочет, только не знает, как, помогу тебе, вот увидишь – станет по-другому. Джей, завывал, мучительно выгибал ноты, произнося магическую формулу, рычал зверем, который вот-вот бросится на свою обожаемую жертву, и растерзает плоть с любовью своей вздыбленной, рвущейся на встречу души. Прошло ещё какое-то время, тот, которого я не знаю, перестал стонать, мои руки устали, затих, и меня отпустило, тишина внутри, покой, теперь долой отсюда, больше здесь делать нечего. Выключила радио, закончилась песня, как сейчас помню на пластинке, она длится четыре минуты двадцать три секунды – хватило, сняла намордник и браслеты, странно, он спит и улыбается во сне, тихо посапывая – помогло колдовство. Всё, они простили тебя. Ты свободен. Сняла заклятье злых времён! Теперь иди по жизни не оборачиваясь, садистка, исполняющая танец блуждающего и очищающего огня закончила своё дело. Жду тебя, мой мужчина!