Светлана Волкова - Соавторы

– Как мы её назовём? Главную героиню? – спросила Белка. – Придумай имя сама, разрешаю.

– Ну, – хмыкнула я. – Давай, Катей будет. Это единственное имя, кроме твоего, конечно, с которым у меня приятные ассоциации.

– Лады, – кивнула Белка.

Итак, Катерина выходит из поезда на московский перрон и понимает, что её уже любимый парень, которого она ждала всю жизнь, исчезает вдали, за спинами толпы, а она, дура, даже телефон его не удосужилась узнать. И она, конечно же, бежит за ним и, разумеется, не догоняет. А из сведений у Катерины о Мироне только одно: что он врач в какой-то клинике. И вот она раздумывает искать папашу и начинает искать Мирона.

Как-то так.

Мы писали запоем следующие три недели. Отрывались на приём пищи, гигиенические надобности, изредка – походы в магазин. И гуляли, в основном, вечерами, когда глаза уже не видели монитор. Обсуждали, меняли, много потом стирали, спорили до хрипоты. Были счастливы.

За это время мне ни разу не приснился набивший оскомину сон. Точнее не сон – сны могли быть разными, – а его концовка. Что-то там происходит, какое-то действие, неважно какое, а в финале я оказываюсь перед дверью. За дверью – свет, и её точно надо открыть, чтобы выйти, а страх сковал руки, и я не могу пошевелиться. Прямо как в плохих фильмах. В развязке героиня, конечно же, толкнёт дверь и выйдет наружу. Фу, просто банальщина! Но в моём реальном сне всё прерывалось в тот момент, когда я подходила к двери. Ну вот же, надо просто сделать одно движение… и там, за дверью – свет и жизнь. Но ведь нет. Я поднимаю руку, чтобы толкнуть дверь, и в тот же миг просыпаюсь. Мне иногда очень хочется узнать, кто там, наверху, так графоманит. Тот, кто пишет сценарии к моим снам. И ещё интересно: если, допустим, писатель пишет откровенно плохо, то и сны ему тоже снятся бездарные?

Денег катастрофически не хватало. Клянчить у родителей – и моих, и Белкиных – не позволяла гордость, а доить драконов и единорогов больше не представлялось возможным: мы полгода о них не писали и полностью выпали из их мира. Белка пошла работать тренером в фитнес-центр, вести «Суставную гимнастику». Название говорило само за себя. Белка прирождённая спортсменка, гнётся во все стороны, как ивовая лоза, на шпагат садится (и сидит так, пока я ей зачитываю собственные куски текста). В своих Сланцах она год проводила групповые занятия в спортклубе. Умница. Мечтала пилатес вести, но там нужен тренерский сертификат, в Петербурге с этим всё строго, без бумажки с красивым штампом в нормальный зал работать не возьмут, а у Белки денег не было его получить. Вот она и подрядилась на тренировки «общего плана». К ней, в основном, потянулись бабулечки: она учила их гнуть негнущиеся спины и тянуть нетянущиеся конечности. Называла Белка свои занятия «бабка-йога», а себя «бабка-йожным инструктором».

Денег, правда, всё равно было мало, а тут ещё хозяйка квартиры, Карга Ефимовна, как мы её за глаза называли, удумала повысить цену на нашу конуру. Мы повозмущались, даже грозились съехать, – но куда уж мы поедем? Эта квартира даже с удорожанием всё равно оставалась по питерским меркам дешёвой. Мы были вынуждены согласиться на новую цену и с удовольствием ввели Каргу Ефимовну как третьестепенного персонажа в роман. Её потом, к концу повествования, наш Мирон аккуратненько замочит.

Я решила, что пора сказать пару матерных своей социофобии, и принялась за поиски работы. Белка отговаривала как могла.

– Манька, какой из тебя работник, ты ненормальная! Я сейчас не образно говорю, а констатирую факт. Вот поставит тебе в офисе кто-нибудь пустую чашку на стол, и ты захлебнёшься от панической атаки!

– Бэлл, ну не волнуйся, я с собой всегда бутылочку с водой носить буду. Если какой болван и поставит, я в чашку плесну быстренько.

– Нам надо книгу закончить!

– Ну мне всё равно лучше пишется с тобой в параллели. А ты со следующей недели на госэкзаменах пропадать будешь, да и бабка-йожить в своём фитнесе. Я тоже себя займу чем-нибудь, а то свихнусь в четырёх стенах.

– У тебя сессия на носу! – не унималась Белка.

– Да сдам я, не волнуйся. Я же вундерребёнок с комплексом отличницы. Уже сейчас могу на экзамен.

– Ну даёшь!

– Белка, деньги не помешают.

Белка промолчала. Мы обе вздохнули и обнялись.

Я состряпала резюме, приврала, где не уличат, добавила себе стажёрского опыта, перечислила все языки, какими владела, и разместила на «работном сайте», выделив жирным заголовок «Умная. Работоспособная. Гибкая. Быстро учусь. Ищу работу секретаря, переводчика, административного помощника». Едва не удержалась приписать «или штатной ведьмы». Подумала и удалила «умная». Ещё подумала и убрала «гибкая». Это не про меня, это про Белку, она гнётся в разные стороны. Ещё подумала и стёрла «работоспособная». Потому что это ужасающее слово, монстр, канцелярит, а я всё-таки писатель. Осталось лишь «быстро учусь» и перечень желаемых ролей.

К моему удивлению, мне позвонили сразу. Я даже толком не успела разослать резюме на подходящие мне вакансии, пестревшие в сети.

Девица-эйчар говорила торопливо, в голосе чувствовалось: «Как я от вас от всех устала». После её речитатива о том, какая замечательная у них торговая компания и параллельного расхваливания их продукции (к слову, они унитазами торговали), я получила приглашение на интервью.

«На интервью» – в моём случае означало: пришла в деловом костюме, колготках и лодочках, что последний раз в жизни делала НИКОГДА. Белка посоветовала мне ещё взять кожаную папку и в нужный момент красивым жестом вытащить распечатанное резюме. Я покривилась, но послушалась. В конце концов, у неё больше опыта, а я только уроки по скайпу вела, вот и весь мой рабочий стаж.

Я притащилась в унитазную контору, села напротив девицы-рекрутёра, и посыпались на меня вопросы – один экзистенциальнее другого. Такое ощущение, что им не секретарь на ресепшн нужен был, а, как минимум, штатный философ-ментор.

Как я вижу свой рабочий день? А я никак не вижу. Я же и в нормальном офисе никогда в жизни не была. Точнее, заходила в наше издательство, ждала редактора в приёмной. Мне запомнилась их бледная медузоподобная секретарша, у которой было шесть рук, в каждой – по телефону, два огромных монитора перед рыльцем и сугроб бумаг на барной стойке. Барной – мои личные ощущения. Я описала эту сцену рекрутерше, стараясь смягчить умеренным юмором углы и дать ей понять, что я к такому вполне готова. Девица даже бровью не повела.

Смогу ли я соврать клиенту? А легко. Судя по тому, что девица подняла на меня накрашенные глаза, я сообразила, что слишком быстро осчастливила её согласием. Нет, ну мы же все врём по мелочам, а я ещё и писатель (а в прошлом – блогер), мне, как говорится, соврать – что ухо почесать. Я поняла, что сейчас завалю интервью, и принялась рассуждать, что есть ложь во спасение и прочее, и прочее… Где-то на середине моей тирады рекрутерша меня остановила и, подумав немного, сделала контрольный выстрел.