Людмила Зайко - Полёты души

Женщина глянула на цветущий куст герани и улыбнулась. Улыбка была тёплой, светлой. Ишь, вымахал как, скоро в новый горшок пересаживать придётся, этот уже мал. Герань, действительно, вымахала. Куст был большим, с толстыми стеблями, сочными листьями и здоровущими шапками цветов нежно – розового цвета. Цветов было много, даже слишком. Женщина подошла к герани и заговорщически подмигнула ей.

– Ну, как живём? Не скучаешь? Ладно, ладно, успокойся, разволновалась…

Листики у герани как бы затрепетали, донесся лёгкий гераниевый запах. Конечно, на самом деле ни один листочек не шелохнулся, но женщина отчётливо ощутила их трепет и волнение.

Вспомнился такой же день, почти год назад…

В двухкомнатной квартире – генеральная уборка. Выметается накопившаяся в углах пыль, выбрасываются старые, ненужные вещи, вытряхиваются паласы и коврики, на кухне что-то усиленно кипит, одним словом – приличный тарарам. Женщина наскоро плеснула на цветок воды и вдруг, на мгновение, задержавшись, увидела его будто в первый раз, по- новому. Странно, а почему он такой хилый? Поливается почти регулярно и стоит в нормальном месте, и вообще, как он к ней попал? Ах, да, сын принес из школы маленький отросточек – учительница дала задание вырастить его. Учительницы давно уже нет, в другой школе работает, а цветок – вот он, растёт, да только что-то неважно растёт: не цветёт, а пора бы.

Цветы женщина не разводила. Нет, не потому, что не любила, а просто ей вечно было некогда, да и расставлять негде – подоконники слишком узки…

Она дотронулась рукой до стебля, и тут же донёсся резкий запах, как будто кого-то внезапно ударили и он закричал.

Непонятно откуда нахлынуло острое чувство жалости. Это чувство добралось до самого сердца и сжало его. Да я просто мучаю растение – мелькнуло в голове. Она взяла цветок и поднесла к самому лицу.

– Прости меня, миленький, прости! Какая тебе никудышная хозяйка досталась: я даже поливать иногда забываю, совсем не замечаю тебя. Наверное, поэтому и не цветёшь…

Да, это была странная картина: посреди комнаты, среди домашнего хаоса, стояла женщина, держа в руках горшок с кустом герани, целовала его листочки, плакала, причитала, просила прощения… И всё было так искренне, будто её огромное человеческое одиночество, услышав одиночество маленького, беспомощного цветка, потянулось к нему с чувством вины и раскаяния, будто освобождалась женщина от всей накопившейся боли и горечи…

Через неделю у герани появились первые бутоны, а затем и цветы.

Что уж тут о людях говорить, если даже простая герань не могла расцвести без внимания и любви.

Как же она всем нужна, любовь эта.

«Мы без любви ничто:

Оскудевают чувства,

Мир блекнущий цветами обеднён,

И на душе безжизненно, и пусто

И жизни смысл уродством извращён.

Мы без любви ничто…»

Старуха проснулась от боли, болело сердце. В комнате царил полумрак, тихо тикали часы. Чувство тяжести и тревоги вдавливало в кровать. Старуха, кряхтя, поднялась и, не зажигая свет, прошаркала на кухню. Достала из старенького холодильника капли, разбавила их водой, выпила. Затем опять поставила пузырек на место и, бессмысленно уставясь на полупустые полки холодильника, застыла. Рука потянулась к дверце морозильника, открыла её. Там лежал пакетик с рыбой.

«Васька, Васька, где мой Васька?..» Васька – старый, довольно – таки облезлый кот, самого что ни на есть затрапезного, тигрового окраса. Но Васька был единственным существом близким старухе. Они вместе ели, вместе спали. Иногда старуха баловала своего любимца рыбкой. Сейчас кота нет, уже пять дней. Что-то случилось. Да, что-то случилось. Такой умница, как Васька, непременно бы выпутался из лёгких неприятностей. Перед старухой замелькали картины одна ужасней другой: вот Ваську затравили собаки, вот эти жестокие, глупые мальчишки мучают маленькое беззащитное тельце… Кот зовет её, а она не знает где он и ничем не может ему помочь.

Вспомнились Васькины жёлтые глаза, хотелось погладить тёплую податливую спинку, услышать мурлыканье, но гладить было некого. Старуха тяжело повернулась, медленно дотащилась до кровати и легла. Ноги замерзли. Обычно, свернувшись клубочком, их грел Васька. Теперь его нет…

Она прожила трудную жизнь. Когда-то у нее были муж и сын, но мужа забрала война, а сын погиб нелепой, трагической смертью. Погиб молодым. Женщина так много плакала и горевала, что уже и слез не осталось. Казалось, порою, что и не с ней всё происходило, так это было давно.

Сейчас тоже идёт война. Сиплый голос репродуктора постоянно передает, где и сколько убито, кто метит в президентское кресло. Выборы, блоки, перестройка… Но настоящее было от неё также далеко, как смерть мужа и сына, ей давно уже всё безразлично. Вот только Васька… Старухе хотелось заплакать, но слез не было, была только боль в сердце и тяжесть. Сами собой губы стали шептать слова молитвы, машинально вставляя в неё имена покойников и горячую просьбу вернуть самое дорогое, что еще оставалось у неё – Ваську.

А в это время, чуть ли не за километр от дома, в компании ободранных, отощавших котов с ошалевшими глазами, сидел и Васька.

Там жила единственная на всю округу кошка. Вот кто-то из них завыл утробным голосом, другой откликнулся, и пошло, и пошло…

Никуда не денешься… Март!

Витёк был по-настоящему счастлив. Его, девятнадцатилетнего парнишку, с грехом пополам наконец-то вытянувшего одиннадцать классов средней школы, взяли на работу. Он старался не думать, что работа эта временная, сезонная, потому как где-то в глубине души жила маленькая, совсем-таки крохотная, надежда перейти в разряд постоянных рабочих. А что? Он, Витёк, трудяга. Ничего, что его забраковала призывная и в армию не взяли из-за заикания, дефицита веса и еще чего-то там. Для него это, конечно, стало трагедией, на службу у него имелись свои расчёты. Был бы годен, не «косил», как некоторые. Но тут уж ничего не поделаешь. А теперь вот как всё здорово вышло. Он ещё, покажет на что способен, как нужно работать. Не пьёт, не курит, а если возьмётся за дело, то пашет, будь здоров, к тому ж ещё и молча, чего лишний раз свою речь демонстрировать.

Работа на небольшом заводике была сменной. Дневные смены перемежались ночными. Витёк очень уставал, особенно ночью, но держался. Гордость от того, что и он, наконец-то, несёт свой рубль в дом, временами просто распирала его. Изменилось и отношение домашних: младшие сестрёнки – дразнилки-забияки, в надежде выклянчить мороженое или шоколадку, стали подозрительно услужливыми и смирными. Отчим, уже почти год, стоящий на учёте по безработице и ни шиша не получающий, частенько, после шатаний по друзьям появляющийся под хмельком, вообще перестал его донимать, и всё своё занудство перенёс на мать. Иногда, когда Витёк собирался на работу, в глазах отчима мелькала еле уловимая зависть.