Игорь Михайлов - Вторник, №20 (39), март 2022

Я принялся очень взвешенно извлекать из себя фамилии лауреатов нашей главной премии.

Причём выбирал самых-самых.

Уже отчётливо чувствуя, что иду по минному полю…

Долго идти не пришлось.

На второй произнесённой мной фамилии Юнна Петровна молча скривила лицо в неприязненной гримасе, а после третьей – вынесла окончательный вердикт.

Звуковой:

– Мне всё ясно с вашими лауреатами. Эта компания не для меня!

– Может, всё-таки подумаете ещё? Очень хочется, чтобы вы получили нашу премию! – обречённо выдавил из себя я.

Юнна Петровна только отмахнулась от назойливого меня.

Но потом вдруг слегка улыбнулась и пригласила заходить к ней в гости.

– Найдите мой телефон и позвоните! – повелительно обратилась она ко мне.

После чего величественно удалилась.

Под руку со своим молодым мужем Юрой.

Юрием Григорьевичем.

Сопровождающим её повсюду.

Во всяком случае так проинформировали меня чуть позже знающие (её некоторые привычки) люди…

Стало быть, поэтка Мориц автоматически из списка соискательниц главной премии Чуковского вычёркивалась.

Оставалась одна Матвеева.

Героически-надмирная.

Стоически безбытная.

Склонная к едва ли осознаваемой ей самой перманентной нечеловеческой разрухе.

Пролонгированно и повсеместно царившей вокруг этой абсолютно неприспособленной к жизни женщины.

На протяжении десятилетий…

Что я знал по рассказам других людей.

Хорошо и давно её знавших.

Коим волей обстоятельств порой приходилось с ней общаться.

Хотя бы и фрагментарно.

Что с каждым годом давалось любому приходящему к ней всё труднее и труднее.

Сама же она своё запущенное донельзя нищее жилище почти не покидала.

Видимо, лишь здесь, внутри своей квартиры, ощущая себя вне зависимости от всех непостижимых условий и правил окружающего мира…

Несколько лет подряд на заседаниях жюри премии поднимался вопрос о том, что очень хочется дать ей нашу премию.

Однако также было совершенно ясно, что это будет сопряжено с кучей дополнительных сложностей.

Так всё и оказалось.

Впрочем, так всё оказалось лишь примерно год спустя.

А пока мы успешно провели в ЦДЛ торжественную церемонию вручения литературной премии имени Корнея Чуковского – 2013.

И я с нетерпением жду, когда Департамент СМИ перечислит на расчётный счёт Союза писателей Москвы причитающиеся нам деньги.

За организацию и проведение культурно и социально-значимого мероприятия.

Жду, сколько могу.

До упора.

Иначе говоря, до 23 декабря (очередные извинения за рифму…).

А 23 декабря звоню начальнику (це) управления печати Департамента СМИ Елене Казаковой и предпразднично интересуюсь, когда же, наконец, к нам отправятся наши кровные бюджетные денежки.

Ответ Казаковой поначалу меня хоть и насторожил, но не слишком.

Будучи таковым:

– Знаете, Сергей, там небольшую нестыковочку у вас в смете наши юристы вычленили. Сейчас я быстренько уточню вопрос у зампреда, а вы мне через полчасика перезвоните…

Тарелка была упакована как новогодний подарок. Фольга, лента, бант. Ещё бы открытку с игривым намёком: красотка на кухне, пинап-гёрл. Пухлые губки, голые плечи, коротенький фартук. Замахнулась ножом на огромный сочный помидор, сейчас-сейчас из него брызнет сок…

Но откуда тёте-соседке знать про картинки пинап? Дура, натянула на себя коротенький халат для соблазнительности, а ноги венозные, в синих шишках.

Валентин ухмыльнулся, вспоминая визит соседки. Пухлая подушка. Того и гляди перья из неё полезут. Кудахтала курицей:

– Зашла познако-ко-ко-миться… будем нако-ко-коротке, если что надо, не стесняйтесь…

И причмокнула жирнокраснопомадными губами. Наверное, работает продавщицей в «Цветах» или галантерее: бант накрепко припечатан степлером к фольге, а цветная фольга замотана так мастерски, что не развернёшь, только разорвать. Валентин поддел фольгу когтем, распорол. На тарелке лежал пирог. Валентин принюхался – картофельный.

И эта соседка вегетарианка! Хорошо, любишь ты морковку и капусту, хрусти, как крольчиха, никто тебе не мешаешь. Но если хочешь подмазаться к мужчине, купи ему кусок мяса… Небось, возилась с этой запеканкой весь вечер, а мясо – его и готовить не нужно, кинул кусок на огненную сковородку и тут же снял. Валентин облизнул губы.

А потом жалуются, что их котики-собачки куда-то подевались. Сами виноваты!

Валентин поковырял запеканку, съел кусок, вздохнул. Сходить бы за мясом, но погода такая, что не разгуляешься. Ветреный ливень.

Ладно, утром можно пораньше встать и по пути на работу забежать в мясной. Взять пару стейков, тут же проглотить… пока продавщица будет изумляться, раззявив рот и выпучив глаза… и побежать дальше, в метро… до обеда хватит.

Валентин лежал на кровати, ворочался и вздыхал.

Это была четвёртая, нет, пятая съёмная комната в этом городе. И везде – соседки. Холостячки, вдовушки, разведёнки. Завидев Валентина, тут же начинали стряпать. Подкормить, потом попросить помочь розетку-гвоздь-карниз прикрутить-прибить. Пожаловаться на нелёгкую женскую долю, посмотреть в глаза, погладить по руке…

Валентин терпел, терпел, но когда доходило до поглаживания, съезжал с квартиры.

И хоть бы раз комнату сдавал мужик. Нет, всё бабы-бабёнки-бабищи. Не успел снять, ключ получить, привезти вещи… и даже не распаковать их… уже стучат в дверь, пироги-тортики несут, знакомиться хотят. Потом гвоздь-розетка-карниз, и цап за руку…

Валентин наловчился собирать свои вещи за полчаса. Вещей всего три коробки. Сложить в коробки вещи и вызвать такси. И быстрее, быстрее, пока соседка не взломала дверь и не набросилась на него, не повалила на кровать, прижав телесами так, что и не рыпнешься, не выскользнешь, не укусишь, не зашипишь. И будешь ты картофельным пирогом, который дебелая соседушка примется мять, щипать и отщипывать, кусок за куском…

Валентин ворочался на диване, вздыхал, смотрел на окно, в которое колотил ливень. Отчего-то вспомнил маменьку, как провожала его в армию. Вокзал, поезд, проливной дождь. Стайка новобранцев. И он в этой стайке. И вдруг услышал мамин голос:

– Валя, Валюшка!

Мама бежала под дождём. Кинулась к нему и давай гладить по голове, по плечам:

– Сынок, бить тебя будут! Терпи! Перетерпишь, отстанут.

На лице мамы слёзы вперемешку с дождем.

Маменька этими своими отчаянными возгласами удружила ему. В учебке его пару дней дразнили Валюшкой. Собрались бить – в туалете. Терпеть и покорствовать Валентин не стал. Отлупил обидчиков так, что те отступили, заткнулись и долго соображали, привиделось ли, как щуплый пацан стал многоногим, когтистым, с клыкастой пастью и с огромным хвостом. Или это была тень на стене нужника, отблеск не пойми чего с улицы.