Борис Текилин - Наш сосед Степаныч

«Смелая женщина! Крокодила совсем не боится», – подумал Роман Степаныч, тем временем соображая, что ему делать дальше.

В это время раздался звонок в дверь. Татьяна была занята отмыванием детей, и Степаныч открыл сам. На пороге стояла пенсионерка Олимпиада Петровна, соседка Хохотушкиных по лестничной площадке.

– Роман Степаныч? Надо же! Никогда бы не подумала, – взметнув нарисованные брови, произнесла соседка, причём непонятно было, чему больше она удивляется: то ли фасону его одежды, то ли тому, что встретила его в квартире молодой женщины, чей муж на полгода уехал в Африку.

– Вот, зашёл помочь Татьяне по ремонту, – недрогнувшим голосом сказал Степаныч, вальяжно опершись на зонтик. Это была ложь во спасение. Не стоило говорить пожилой женщине, что тут происходит охота на смертельно опасное животное, а то ещё давление поднимется, вызывай потом скорую.

– А я, собственно, к Танечке зашла, – сказала Олимпиада Петровна.

– Татьяна в ванной, подойти не может, – ответил Степаныч.

– Ну конечно, конечно, – игривым тоном сказала Олимпиада Петровна, привстав на цыпочки и изогнув шею налево, чтобы заглянуть в спальню через плечо Степаныча, ожидая увидеть там Татьяну.

– Дело молодое, – добавила она, как бы ни на что такое не намекая.

«Наверняка она хотела сказать: «Седина в бороду, бес в ребро“, но сдержалась. Вот что значит настоящая интеллигенция старой закалки», – подумал Степаныч.

– Ну, не буду вас отвлекать от вашего … ремонта. А Танечке скажите, что их ящерка опять к нам забежала, – сказала Олимпиада Петровна. Она достала из-за пазухи зелёненького крокодильчика размером с длинноплодный огурец и протянула его Степанычу.

Степаныч посмотрел на Гену. Гена тоже посмотрел на Степаныча своими выразительными навыкате глазами и щёлкнул зубастыми челюстями прямо перед его носом. «Вот ведь зверь! Что будет, когда он совсем вырастет?» – подумал Степаныч. Он отнёс крокодильчика в аквариум, задвинул стеклянную крышку и, не дожидаясь благодарности, пошёл к себе домой, где его ждал недоеденный пирожок и незаслуженная расплата.

В тот день, когда произошло это преступление, учитель технологии Роман Степаныч пришёл в школу ко второму уроку. До начала занятий у него было ещё предостаточно времени. Его мастерская располагалась на первом этаже, но Степаныч поднялся на третий и прошёл по коридору вдоль закрытых дверей классов, где шли уроки.

Дверь одного из классов в конце коридора и была нужна Роману Степанычу. Потому что за этой дверью был кабинет английского языка, в котором преподавала Иветта Эдуардовна. Роману Степанычу нравилось смотреть, как она что-то объясняет или просто пишет на доске. Ему даже больше нравилось наблюдать именно за тем, как она пишет, повернувшись спиной к классу. При виде её осиной талии у Степаныча всегда перехватывало дыхание.

«Такая хрупкая, словно ивовый прутик», – думал Степаныч, который про себя так и называл её – Веточка-Иветточка. Каждый раз, когда он смотрел на Иветту Эдуардовну, в голове звучали первые строчки никогда им так и ненаписанного стихотворения:

А дальше ничего так и не сочинялось, потому что у Степаныча снова и снова перехватывало дыхание. И даже сердце, и то на пару секунд, замирало перед тем, как начать вновь биться в бешеном ритме.

От этой аритмии лекарства не было, либо Роман Степаныч не знал его. Но ему казалось, что сердце успокоится, стоит только найти подходящие слова.

А пока что ему не давало успокоиться слово «звонкая». Оно выглядело чужеродным в окружении прочностных характеристик точёной фигуры Иветты Эдуардовны. Но в то же время это слово вполне подходило для её описания. Голос у Иветты действительно был чистый и звонкий, а когда Степаныч звонил ей по телефону, и она узнавала, кто звонит, этот голос становился вдруг низким и каким-то грудным. Тогда у Степаныча опять перехватывало дыхание. Тогда у него возникало желание тут же сорваться с места и оказаться на другом конце телефонной линии, рядом с ней.

Никаких сомнений быть не могло: Роман Степаныч, несмотря на свой зрелый возраст и богатый опыт супружеств и разводов, был безумно влюблён в эту молоденькую учительницу, такую грациозную, озорную и желанную, наполненную жизненной силой, и в то же время такую беззащитную.

Вообще-то по жизни Роман Степаныч был однолюб. То есть всю жизнь он любил женщин одного типа. Много раз он был влюблён, но все его возлюбленные были очень похожи одна на другую: черноволосые и грациозные, как пантеры, у каждой были огромные карие глаза, скульптурный бюст, осиная талия и манящие губы.

Иветта Эдуардовна спиной почувствовала его взгляд и на секунду оглянулась в сторону полуоткрытой двери. На полсекунды в её карих глазах сверкнула какая-то озорная искорка, в следующие полсекунды уголки её губ лукаво приподнялись, но никто, кроме Степаныча, этого не успел заметить, потому что она тут же повернулась к доске.

Степаныч вздохнул и пошёл к себе на первый этаж. Скоро прозвенит звонок, и школьные коридоры заполнятся хаотичным, по типу броуновского, движением школьников. И пока в мастерскую ещё не пришли дети, Роман Степаныч хотел успеть записать первую строфу своего нового стихотворения. Он знал, что это самое главное – успеть записать самую первую строфу, пока она не вылетела из головы. Записал и считай, что стихотворение готово на 46 процентов (Степаныч, как человек технический, во всём любил точность). А потом, когда первая строфа закрепится на бумаге, приложатся остальные 54 процента. Потом можно будет даже переставлять строфы, и, быть может, первая строфа станет третьей или шестой. И, если понадобится, можно будет даже до неузнаваемости изменить и сам текст этой первой строфы, потому что к тому времени стихотворение уже приобретёт основы своей формы.

Роман Степаныч подошёл к дверям своей мастерской, открыл дверь, сел за свой стол, открыл верхний ящик и потянулся за ключами от сейфа. Впрочем, сейф – это только название. На самом деле, это был обыкновенный стальной шкаф, запиравшийся на простенький ключ. В этом шкафу Степаныч обычно хранил стограммовый флакончик спирта для протирки концевых мер длины, именной штангенциркуль, подаренный ему коллегами по Третьяковке, золотые запонки, подаренные Чрезвычайным и Полномочным Послом Российской Федерации в Ватикане, рогатку, отобранную у Сашки Репина, и потрёпанную общую тетрадь в клеточку с оранжевой обложкой. В эту тетрадь Степаныч обычно и записывал свои стихи, которые, впрочем, сам он стихами считать не решался.