Елена Архипова - Город в когтях зверя. Детектив советской эпохи

© Елена Архипова, 2022

ISBN 978-5-0056-2295-2

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Город тяжело ворочался, вздыхал, шелестел воспоминаниями. Его мучила бессонница и неурядицы дня. Где-то капризничали его дети, шептались влюблённые, скрипуче потягивались старики. Но сон приближался, и город нехотя покорялся ему, почти полностью расслабившись, постепенно окунаясь в обволакивающий сонный мираж. И вдруг, словно предчувствуя что-то недоброе, город сжался, как от пощёчины, стараясь сделаться маленьким и невидимым, когда раздался душераздирающий женский крик. Это не был вопль роженицы, подарившей городу новую жизнь, не отчаянный вскрик покинутой женщины, за дверью которой торопливо таяли мужские шаги. Это был крик, исходящий из горла Смерти. И тотчас же город, опрокинутый страхом, погрузился в чёрный кошмарный сон, чтобы хоть на время отодвинуть действительность и растворить в памяти пережитое.

Но в одном из окон вспыхнул свет. Это заплакал ребёнок, разбудив бабушку. Пожилая женщина, тяжело вздыхая, встала, успокоила малыша и подошла к окну. Её взору предстала пустынная улица, над которой плыли свалявшиеся под ветром облака, кое-где светились тусклые звёзды, колыхались стянутые тенью кусты. Взгляд женщины опустился ниже, и она увидела мужчину в тёмной одежде, склонившегося так низко, что видна была только его спина. «Странно, – подумала женщина, – что он там ищет?» Мужчина выпрямился, и тишину нарушили его шаги. Впрочем, женщина этого не слышала: окно было наглухо закрыто. Она увидела, как скользкая тень мужчины мелькнула за кустом, отделилась от деревьев и скатилась в темноту. Это была тень убийцы. Она потянулась за ним, змеевидно вытягиваясь и захватывая город в кольцо.

И снова заплакал ребёнок…

Татьяна любила смотреться в зеркало, не на ходу, наспех поймав случайный мужской взгляд, а подолгу перебирая прядки волос, придавая лицу то загадочное, то игривое выражение. Когда-то в детстве она воображала себя неприступной красавицей, за благосклонный взгляд которой дрались все принцы округи. Драк было несколько, в основном между соседскими пацанами, но Татьяне от этого не было ни жарко, ни холодно. Да и случалось это едва ли не в прошлой жизни, в детстве ещё. Теперь прошлые претенденты на её благосклонность давно переженились, а при встрече с Татьяной или холодно кивают, или хихикают, что совсем не украшает их как мужчин, или вовсе отворачиваются: не дай бог, суженая заметит, скандала потом не оберёшься. Что ж, видать, улетели денёчки золотые и детства беззаботного, и юности беспутной. Жизнь женщины теперь складывалась настолько нелепо и неумело, что в конце концов она и сама на неё рукой махнула: будь, что будет. И жизненными неурядицами Татьяна была не особо угнетена, да и на радости бурно не откликалась. Настолько всё смешалось в одну кучу, что радость часто оборачивалась неприятностью – и наоборот.

Ну вот, скажем, дети – что это? – радость или неприятность? Казалось бы, ответ однозначен: дети – цветы жизни, как сказал классик. Это с одной стороны. У Татьяны же было всё не как у людей. В свои двадцать шесть лет она считалась матерью двоих детей. Считалась, но не была. Или опять же наоборот: была, но не считалась. Дело в том, что грех, оставшийся после первого брака, проживал почти безвылазно в санатории для детей с ослабленными органами дыхания. Точнее, проживала: это была дочка Олюшка.

Сам же муж, не приемля суровый климат Сибири, скитался где-то по бескрайним степям Украины, так и не сумев обрести достойный супружеский якорь и крепкий семейный очаг. Писал бывший муж редко, да и письма были короткие: о Татьяне, как правило, – ни слова, только о дочке. Получив письмо от первого зятя, мать долго ворчала, называя Татьяну непутёвой, кукушкой, хвалила зятя, жалела внучку, тяжело вздыхала, смахивала слезы и искала «лекарство». Благо, «лекарства» этого было предостаточно в каждом магазине, деньги водились, ноги быстры были, если не свои, старушечьи, то Татьяна или брат её Виктор «совершенно случайно» оказывались рядом.

А дочка Татьянина, действительно, здоровьем не удалась. В хвори родилась, в хвори жила: то ли, как теперь модно говорить, гены подвели, то ли неотвязная какая зараза пристегнулась, но из детского санатория выписывали её редко. Татьяна не очень-то и расстраивалась: ничего уж не поделаешь, какую бог послал, все под ним ходим, по своей воле в сторону не свернуть, а что в санатории – так это даже и лучше – при месте постоянном. Навещала Татьяна дочку не очень часто, но всё же не забывала. Недавно вот, уже со вторым мужем, на радостях да во хмелю, завалились в санаторий с конфетами, с тортом. Смеялась Олюшка, а глаза грустные, взрослые совсем. Ни на кого из родителей дочка была не похожа: глаза большие, с восточным разрезом, и ресницы длинные, ровные, как щёточки. Синяки под глазами и впалые щёки делали Олюшку похожей на персонаж какой-то не очень весёлой кинокартины, на царевну Несмеяну, что ли. «Скоро заберу тебя, доченька, домой», – шептала Татьяна на ухо девочке, целовала её мокрыми накрашенными губами. Отворачивалась Олюшка, не верила пьяным речам матери, да и домой не хотелось. Не знала девочка радости в родительском доме, поэтому создавала, как могла, свой маленький детский уют в этих казённых стенах: кукла-полуинвалид, кусочки разноцветной материи, две потрёпанные детские книжки, обёртки от конфет, – вот, пожалуй, и весь арсенал этого уюта.

Сейчас Олюшка с замиранием сердечка смотрела на цветную коробку, в которой белели обломки торта, и гадала: оставят или нет? А как роскошно здесь уместились бы её фантики! Сам торт интересовал девочку меньше всего: много ли ребенку надо, а утопающая в ласках мамуля журчаще уговаривала съесть ещё кусочек, смеясь, впихивала торт неразговорчивому отчиму. Вскоре тот резко засобирался, стал трясти Татьяну за плечо, мать заторопилась, начала рыться в сумке – чем бы ещё угостить дочку? – ничего подходящего не нашла, вытащила железный рубль и положила перед девочкой: вот тебе! Наконец, они ушли. Оля схватила коробку, поковыляла по коридору и с криком «А у меня-то вот чё!» ввалилась в спальню. Девочки налетели со всех сторон, но, не увидев в коробке ни кусочка лакомства, разочарованно отошли. А Оля подошла к уродливой тумбочке, выкрашенной серо-голубой краской, выдвинула ящик и на миг зажмурила глаза, представляя, как она сейчас разложит своё богатство…