Алексей Июнин - Гиблый Выходной

Вдруг звонок стационарного телефона.

– Да? ОАО «Двери Люксэлит», – сказал он в трубку, загодя поворачиваясь к листику с номерами телефонов начальства. Чаще всего на проходную фабрики звонят, когда хотят связаться с кем-то из офиса или начальства.

– Алло, это Эорнидян?

– Да.

– Бдишь?

– Бдю.

– Бди.

– Кто звонит? Вам кого?

– Это я звоню…

– А «я» – это кто? – спросил Петя, бросая в кофе два кусочка рафинада. Мучаясь скукой, он любил потрепаться по телефону и показать свое не разнообразное остроумие.

– Твою мать, идиот! Начальника не узнаешь?

– У меня много начальства. Я по голосу не узнаю. Даниил Даниилович, это вы?

– Ну все, лодырь, ты доработался! С тобой Соломонов разговаривает! Соломонов Константин Олегович! Помнишь такого? И если я еще раз услышу от тебя, что ты по голосу не узнаешь, то, твою мать, клянусь, я тебя на хрен уволю! Понял? Отвечай, не жуй сопли! Не слышу!

– Что ответить?

– Что ты запомнил мой голос, мать твою! Запомнил так, что он будет слышаться тебе во время полового акта! Каждый раз! Ну?

– Извините, Константин Олегович. Я запомнил ваш голос.

– Как запомнил?

– Так крепко, что он будет слышаться мне каждый раз во время полового акта, – заучено повторил Эорнидял.

– Слушай, метнись в кочегарку… что значит «зачем»? Потому что я сказал! Тебе, молокосос, что, не достаточно приказа заведующего производством? Если нет, то можешь прямо сейчас писать заявление по собственному желанию, мать твою! Метнись, говорю, в кочегарку! Да! Да, что б тебя… Зачем-зачем… Скажи кочегару, что-б температуру в трубах прибавил. На улице похолодало, пусть прибавит температуру в трубах. Теперь ясно, мать твою? Да, пусть прибавит температуру в… этих… как их… да, в трубах. А потому, что я не могу до него дозвониться! Вы два лентяя – ты сидишь как дундук, ни черта ничего не знаешь, а он телефон отключает. Метнись и скажи! Сейчас же! Меня сегодня не будет, но, если завтра утром градусник в цеху покажет меньше девятнадцати градусов – будете уволены оба. Я ясно выразился?

Эорнидян ответил, что ему ясно и прежде чем Константин Олегович успел спросить, есть ли кто в цеху помимо кочегара и если есть, то кто расписался за ключ, охранник Петя положил трубку и быстро выскочил из будки. Попав под метель и, подняв воротник курточки, Эорнидян уже снаружи услышал, как стационарный телефон звонит повторно. Завтра Петя постарается поменяться с другим охранником раньше, чем приедет Соломонов, а если Константин Олегович при встрече будет кричать, почему Эонидян не отвечает на телефонные звонки, то Петя привычно прикинется дурачком и ответит, что исполнял личное поручение Константина Олеговича и немедленно пошел в кочегарку.

На улице было чертовски ветрено, снегопад усиливался с каждым часом и в городе, наверное, уже образовались дорожные пробки. Петя поднял голову на небо – уже светало, становилось не так уныло, но только проклятая бескрайняя туча полностью закрыла небосвод. Противно! До чего же омерзительный климат! Выпрыгивая из своей будки Петя не одел свою зимнюю куртку и в форменной ветровки охранника вмиг промерз. Кутаясь в короткую курточку, он потопал в расположенную за углом основного цеха кочегарку, попутно высморкнув нос с силой пистолетного выстрела. В кочегарке было тепло, даже жарко. Вот кому в такую погоду хорошо – истопнику. Громко играл любимый кочегаром шансон, исполнитель хриплым баритоном пел про любовь к парусникам и прибрежным волнам. Худющий, похожий на заключенного немецкого концлагеря, кочегар закидывал в топку котла отходы производства, коих у него были настоящие горы. Истопника звали Аркадьич, другого имени никто кроме кадровички в отделе кадров не знал, однако ходили слухи, что фамилия этого кочегара была – Кирпичев, а инициалы – Г.А. По крайней мере было замечено, что в ведомости о зарплате Аркадьич расписывался напротив именно этой фамилии.

– Слышь? – крикнул Эорнидян, но кочегар не реагировал, швыряя в топку распиленные куски ДСП. – Эй, Аркадьич, слышь?

– Че? – крикнул худой истопник и зыркнул на Петю взглядом агрессивного мученика. Его лицо с чуть выпученными глазами было очень легко описать тремя словами – череп, обтянутый кожей.

– Соломонов звонил.

– И че?

– Прибавь температуру в трубах.

Аркадьич распрямился и опять посмотрел на Петю страшными глазами живого скелета.

– Пошел на хер! – громко ответил кочегар и вновь взялся за куски ДСП и МДФ, гора которых была вчера накидана ему из цеха через стенку в специальный отсек. Аркадьич вообще был неприветливым мужиком и гнал из кочегарки всех, кого не считал своим товарищем. Петр Эорнидян не входил в этот круг ограниченных лиц, хоть и работал с ним в одну смену.

– Это Соломонов тебе велел, слышишь! – повторил озябший охранник.

– Кто?

– Соломонов!

– Пошел он в жопу!

– Ну смотри… я тебе передал.

– В жопу пусть идет со своими указаниями! – крикнул Аркадьич и смачно плюнул в топку. – Указывает он! С каких это пор его интересует температура в трубах!

– Говорит, на улице похолодало…

– А то я, в рот его чих-пых, сам этого не вижу! – не на шутку раскричался человек-скелет. – Пусть в жопу идет! Указывает он! А то я сам не знаю! Температуру прибавил еще Пашка под утро! А я еще прибавил! И без всяких его указаний, в рот его чих-пых!!! В цеху скоро можно будет тропические растения выращивать! А ты, молодой, вали к себе, мне указатели не нужны! Я сам кому хошь указать могу!

– Можно, хоть погреться?

– Че?

– Погреться можно?

– Ты знаешь правило?

– Какое?

– Без папироски не входить. Греешься, пока куришь.

Эорнидян достал сигареты, Аркадьич закурил, и они оба сели на лавку.

Цех не был подведен к системе центрального отопления, а по правилам противопожарной безопасности к предприятию деревообрабатывающей промышленности нельзя подводить газовое оборудования. Выход для отопления цеха в зимний период был один – собственная котельная с котлом, работающим на отходах производства и на распиленном браке. А отходов производства на «Дверях Люксэлит» было более чем предостаточно. Ежедневные горы из обрезков ДСП и МДФ, фанеры, соснового и березового бруса, недоделанных и бракованных деталей и изделий, досок, стружки и целые готовые двери. Да, готовые двери. Которые кочегары распиливают на своих циркулярных пилах и кидают в топку. Двери, разумеется, были бракованные. Если сотрудники ОТК находят в уже готовой двери какой-либо деффект, например – несоответствие размерам, сколы, неисправимые царапины, отлипание покрытия или прочий брак, то дверь списывают (соответственно списывается и некий процент с зарплаты всех рабочих) и отправляется в топку. Раньше эти вполне приемлемые готовые двери продавали рабочим с большой скидкой, но после прихода к власти Даниила Данииловича Шепетельникова было решено (им лично), что если рабочие будут покупать бракованные двери со значительной скидкой, то они не станут покупать хорошие двери по нормальной цене (среди сотрудников фабрики на хорошие двери действовала скидка в 5%, а на бракованные – до 80%). С тех пор работы у кочегаров прибавилось, а продажи у менеджеров снизились, ибо мало кто из рабочих мог позволить себе новую дверь даже с пятипроцентной скидкой