Дарёна Хэйл - На разрыв

Но Янка улыбается и лезет за телефоном.

– Конечно, что за вопросы?

С монитора на Варвару смотрит красивая темноволосая девушка: аккуратное округлое лицо с чуть заострённым, кошачьим подбородком и открытой улыбкой, восточный разрез глаз, мягкие дуги бровей, россыпь крупных веснушек на носу и щеках. Её густые блестящие волосы на свету отливают золотом и рыжиной.

– Вау, – выдыхает Варвара.

Внезапная вспышка ревности оказывается такой же неожиданной как кукольная, фарфоровая азиатская красота новой партнёрши Егора.

– Вот именно, вау. – Палец Янки скользит по экрану, перелистывая с фото на фото.

Вместе эти двое смотрятся потрясающе. Миниатюрная брюнетка и высокий блондин, они улыбаются друг другу, танцуют друг с другом, дурачатся и держатся за руки, и, честно говоря, Варвара не знает, от кого из них сложнее оторвать взгляд.

– Это бывшая партнёрша того парня, к которому ушла наша Злата, – объясняет Янка. – И по совместительству его сестра.

– Как можно быть таким мудаком и бросить свою собственную сестру?

Мир фигурного катания вместе со своими интригами навсегда останется недоступен для её понимания. Как так можно, серьёзно?

– Мудак мудаком, а мне хочется сказать ему спасибо. Потому что она настоящий бриллиант, чемпионка мира по юниорам, лучшая партнёрша из всех, каких только можно представить…

– Принцесса Мулан, – предлагает Варвара. – Принцесса Мулан и…

– Сверчок? – Янка хохочет, и Варвара тоже не может удержаться от смеха. В мультике про Мулан действительно не подобрать подходящей роли Егору, но и сверчком ему быть вовсе необязательно.

– Нет, – отсмеявшись говорит она. – Просто принц. Принц Егор.

Янка отвечает, не отрывая взгляда от фотографий:

– Ну, в следующем сезоне тема короткого танца – вальс, так что идея с принцем и принцессой им ещё пригодится. Запишу-ка, пожалуй.

Варвара раскачивается на стуле.

– И даже такая, ничего не понимающая в фигурном катании, подруга как я, может тебе пригодиться!

– Ты всегда мне годишься, – совершенно серьёзно отвечает Янка.

Внутри нестерпимо теплеет, и, скрывая подступившее умиление, Варвара говорит:

– Вот видишь. Всё что ни делается, всё к лучшему.

– Да. И я так рада, что мы помирились. – Янка, очевидно, ничего не хочет скрывать.

Как в старые добрые времена:

– Надо выпить по этому поводу.

Так оно, в конечном итоге, и происходит. Вечной фляжки с ромом для мастшабного празднования недостаточно, да и пить на рабочем месте в рабочее время вроде как моветон (трижды ха!), поэтому с трудом дождавшись конца рабочего дня, они уезжают к Варваре. Ехать до её съёмной квартиры не так уж и далеко, а вдвоём не страшны даже пробки: Янка ведёт машину аккуратно, умело, что с её опытом даже неудивительно – за двенадцать лет ни одной аварии, ни одного нарушения… Люди бывают разные, и некоторые из них, научившись чему-то, начинают лихачить, рисоваться перед собой, забывая о правилах и безопасности, но Янка – совершенно другая.

Она никогда не теряет голову, она всегда действует по уму. Её короткие светлые волосы уложены волосок к волоску, одежда строга и опрятна, макияж идеален (в этом смысле они с Варварой составляют забавный контраст, потому что красится Варвара только по большим праздникам, если, конечно, не считать за косметику вечные блёстки на ключицах-запястьях). В ежедневнике у Янки всегда полный порядок, равно как и на рабочем столе (контраст, снова здравствуй), да и в голове, в общем-то, тоже.

Даже продукты в корзинку она складывает так аккуратно, словно на конкурс (и да, поправляет товары на полках, чтобы они стояли красивее, ровнее, изящнее).

Вино Варвара корзинке, впрочем, не доверяет. Обе бутылки держит в руках.

Дома у неё привычный бардак, и когда Варвара говорит «у меня дома бардак», она вовсе не имеет в виду, что где-то на столе забыт пакет с печенюшками, а на вешалке у входа не очень аккуратно разместилась одежда. Когда Варвара говорит, что у неё дома бардак, она имеет в виду реальный бардак (но, что характерно, мало что предпринимает, дабы это исправить).

– По-прежнему хранишь вещи там, куда они упали, – отмечает Янка, оказавшись в квартире.

Как ни странно, её никогда это не раздражало. Аккуратно, деловито, с упорством и рвением выстраивая собственную жизнь, Янка начисто лишена стремления забраться со своим уставом в чужую.

– А кто я такая, чтобы спорить с их желаниями? – Варвара пожимает плечами, стягивая кеды за пятку. – Если что-то упало и хочет лежать здесь, пусть лежит здесь. Мне абсолютно не жалко.

В её квартире нет грязи и пыли, только вещи, желающие лежать там, где хотят. И блёстки, конечно. На каждой горизонтальной поверхности стопками сложены книги, бесконечное количество книг, большую часть из которых она ещё не читала и до которой, скорее всего, нескоро ещё доберётся, потому что с каждой зарплаты покупает всё новые. Другие книги уже начаты – и так и позабыты, с закладкой или раскрытые, перевёрнутые кверху обложкой. Так, конечно, нельзя, но отношения Варвары с книгами в принципе строятся из одних лишь нельзя: нельзя читать несколько одновременно, нельзя любить Тургенева и Роулинг одинаково сильно, нельзя загибать уголки и подчёркивать любимые фразы, нельзя, нельзя, нельзя… Можно.

С друзьями можно не следовать общепринятым правилам, а книги для Варвары – друзья.

Для друзей, конечно, было бы неплохо завести книжный шкаф или хотя бы книжные полки, но с ними постоянно что-то не складывается, и максимум, который Варвара может пообещать, это пристроить под книги старенький холодильник, когда он наконец-то сломается.

В том, что рано или поздно холодильник прикажет долго жить, Варвара не сомневается, но её холодильник – настоящий боец, и не сдаётся.

Никогда не сдавайся, золотистой краской написано на одной из её стен. Не то чтобы в жизни Варвары было много сражений, но зато она любит всё золотистое и записывать мысли. Где угодно – в блокнотах, на салфетках, на стенах. Пришлось пообещать хозяйке, что перед отъездом она переклеит обои, и это говорит о многом, потому что клеить обои (как и в принципе делать ремонт) Варвара всей душой ненавидит, но страсть к настенной каллиграфии оказалась сильнее.

В этом нет никакого стиля, никакой выверенности, ничего преднамеренного. Её жилище невозможно фотографировать для модного журнала или даже интерьерного инстаграма, разве что как какой-нибудь антипример. Здесь повсюду книги, и одежда, для которой тоже нет шкафа – только идущие на уровне груди стальные трубки, за которые крючками цепляются вешалки, серебристо-чёрная с редкими розовыми и золотыми вкраплениями армия шифона и шерсти, а ещё клетчатый отряд рубашек и белые привидения просторных футболок.