Н. Пушкарёва - Мея

– Ты не пробовала. Это истинный деликатес! – произнёс он, поднимая палец вверх, словно изображая аристократа, находящегося в дорогом ресторане, и, в то же время, жуя лепёшку.

Мея звонко рассмеялась, глядя на его гримасу, а он задумчиво смотрел на неё и искренне улыбался навстречу этой радости. Его завораживал её маленький хрупкий стан и на удивление белоснежная кожа, которая дни напролёт находилась на палящем солнце. Из – под голубой косынки, выбивались пряди волос, которые никак не хотели вплетаться в её две толстые косы, и которые притягивали к себе как магнит, ароматом нежности и лёгкости. Небесное ситцевое плате, словно мягкое облако, окутывало её тонкое тело и будто запрещало дотрагиваться до себя, чтобы не рассеять мираж ангела. Большие карие глаза, обрамлённые чёрными ресницами, искрились радостью, также, как и нежно алые губы. И Павке было так хорошо от того, что он мог каждый день наблюдать эту картину.

Их счастье заполняло всё вокруг, и, казалось, что тот май был самым лучшим, ничем не предвещавшим беду и бесконечную кровь на тех полях, горах, …на той просёлочной дорожке.

Думая о предстоящей вечеринке и никак не выбрасывая из головы ссору с Никитой, своим молодым человеком, я смотрела на одинокое дерево вдали и ловила себя на мысли, что больше сосредоточена на словах бабушки.

– Интересно как – то …Мея. Почему не Маша? – задумчиво спросила я.

– Мама так меня звала. Мея. Отец звал всегда Мария или Марья. Казалось, с какой – то строгостью и в то же время с властью произносил моё имя. – с улыбкой ответила она.

– А Павка? Это же Павел, значит можно хотя бы Паша или Пашка. – снова задалась я вопросом.

– У Павки были младшие сестрёнки и одна, Лиза, не могла выговорить правильно его имя. И так смешно произносила Пашка, что получалось Павка. Ко всем и привязалось так. Он и сам привык. Так и представлялся – Павка.

– Ну, а почему он был босиком? – снова не понимая, спросила я, уже усевшись на висевшие качели на террасе.

– Его семья была большая. Обуви в то время было не много, а если и была, то донашивалась одним за другим. Чаще всего ребята летом бегали босиком, если в семье их было много. Павка был пятым сыном. Вся обувь от старших братьев доставалась или худой или совсем изношенной. А если и была какая хорошая, он отдавал её своему младшему брату – Захарке. Может, когда бы и плёл себе лапти, но нет. Так сильно любил своих младших сестёр, что в любое свободное время вывязывал им берестовые туфельки. – с улыбкой и теплотой, произнесла она. Немного помолчала и продолжила. – По три – четыре версты пробегал босиком, чтобы увидеть меня. Посидеть со мной полдня, пару часов, а то и всего минут пятнадцать.

– Это когда ты овечек пасла? – переспросила я, вспоминая частые рассказы бабушки, которые я не всегда внимательно слушала.

– Да. И не только. – с улыбкой ответила она.

– Сколько тебе тогда было лет? – спросила я, понимая, что сейчас меня очень интересовал её рассказ и мне хотелось узнать все подробности.

– Шесть доходило в августе. – ответила она, а её брови немного нахмурились, словно вспомнив что – то тяжёлое.

– Ты же была совсем маленькая. – произнесла я, поражаясь ответу.

– Времена были другие. В помощи родителям – возраста не было. Павке тогда было чуть больше восьми, а он уже управлялся с табуном, а то и с двумя – тремя, не хуже любого скотника в колхозе. Очень любил коней и знал к ним подход. …Тогда все ребята помогали своим родителям. Жизнь была другая. Мама моя той весной заболела что – то и я в первый раз одна погнала отару на пастбище. Я и раньше ходила с ней на луга, но той весной началась моя полноценная работа. Тогда – то я и с Павкой познакомилась. Выбегая из проулка, он напугал моих овец. И я очень испугалась, а он так ловко собрал всех, прогнал до конца села и шлёпнув меня на прощание по ладошке с весёлой деловитостью сказал: «Я – Павка. Не растеряй овец. В обед приду к одинокому дереву, пересчитаю. …и с первым рабочим днём!». Тогда я посчитала его каким – то начальником и должным образом, по указанию, пригнала отару к одинокому дереву в обед. Павка сдержал слово. Он прибежал в тот день. – произнесла она с улыбкой, словно вспоминая что – то очень важное и дорогое. – …И в другой день пришёл. И во все последующие дни приходил. …Только не в последний.

– Вы стали друзьями? – с улыбкой спросила я, не обратив внимания на последние слова.

– Простой дружбой это не назовёшь. Мы стали одним целым. И в селе часто стали пролетать фразы «Павка – Мея пригнали», «Павку – Мею не видели?», «с Павкой – Меей были»… – с тоской в душе ответила она и продолжила. – Наша дружба была такой крепкой, что не только расстояние, но и время, не могло разлучить нас.

– Вы никогда не расставались? И не ругались никогда? – продолжила я задавать вопросы, с интересом ожидая красивую историю любви.

– Ругаться – ругались. – улыбаясь ответила она и продолжила. – Бывало так кричали друг на друга, что гром не мог нас переспорить, но… сразу же мирились. Не было дня, чтобы были в ссоре. И расставаться расставались, но казалось, что всегда были рядом.

Сидя за столом, Мея тихо напевала песенки и очищала картофель в мундире. Болтая ногами, которые ещё не доставали до пола, когда она сидела на стуле, она в такт качала головой. Анна Тимофеевна, мать Меи, резала лук и, украдкой поглядывая на дочь, улыбалась её мотивному мурлыканию.

– Мея! Меяяяя! Мея, скорей! – кричал Павка, забегая в ограду и стуча калиткой. – Луна рожает! Бежим скорее!

– Да, стой ты, заполошный! – произнесла Анна Тимофеевна, увидев забежавшего Павку. – Дай девчонке поесть спокойно, ведь только с горы пришла.

– Тёть Аня, скорее надо! – хватая Мею за руку, произнёс он. – Дело такое. Не ждёт!

– Мам, мы скоро. – добавила Мея, хватая в рот картошину и выбегая вслед за другом.

Солнце давно уже село, когда они добежали до загона в конце села. Огромная июльская луна освещала небольшой пригорок, серебристо – белую кобылу и черного, как ночь, маленького жеребёнка.

– Вот тебе и подарок. – произнёс отец Павки, сматывая узду и уходя с мужиками в сторону дома. Оглянувшись, он крикнул. – Павка, он твой! Распоряжайся!

Павка медленно подошёл к загону и, прислонившись лбом к жерди, тихо произнёс: «Смотри, какой красивый!»

– Я ничего не вижу. – шёпотом добавила Мея, чувствуя, как Павка, не отпуская, сжимал её руку сильнее.

– Да, вот же он. Чёрный. Как гром. – прошептал он, указывая в сторону кобылы. – И на лбу белое пятно, как молния.

– У грома нет цвета. – уже громче и как – то делово, произнесла Мея.

– Он чёрный и я назову его Гром. – резко добавил Павка, отпуская руку Меи.