Мариэтта Моро - Трактат человеческой Природы

Сегодня был тот самый момент, когда в очередной раз она могла порадовать себя новой теорией, которую она обязательно, без лишних усилий шутя, перевела бы в статус неоспоримых аксиом. Сегодня должно было принести некую радость в предвкушении нового открытия, словно в руках была новая игрушка, но радости в её глазах было недостаточно, чтобы чувствовать уверенность. Видимо игрушка не была такой новой, чтобы беспрекословно понравиться, чтобы заинтересовать её.

Размышлять о глупостях было совершенно бесполезно, поэтому она просто сделала очередную затяжку дотлевающей сигареты у неё в руке. Опуская окурок в переполненную пепельницу, она всё же засомневалась в том, что именно это сможет ей как-то помочь. Нужна ли ей была эта помощь, она сама точно не знала, да и знать о ней Никто не знал, лишь она одна.

Словно запутавшись в мыслях, в действиях, во всём, она сама ещё не знала, как лучше поступить в такой ситуации нерешённого вопроса, который издевался над ней своей настойчивостью. До этого момента она вроде как не совершала каких-либо грубых, видных невооружённым взглядом ошибок, и сегодня не хотелось делать отступлений от установленных Правил. Хотя ей можно было бы простить, лишь потому, что, несмотря ни на что, она оставалась сама собой, не притворяясь кем-то другим.

Сколько бы идеальных теорем и аксиом не было выведено ей ранее, ни одна из них не подходила под описание спутанных мыслей о Нём. И весь этот иллюзорный мир казался лишь её незрячим образом, тем нереальным измерением действительности, где нет сходства с отражением параллельной реальности.

Сегодня у неё не было особого желания разбираться в простых истинах, тем более она не хотела кого-либо спасать в этой сложившейся ситуации, накренившейся неуклюже на бок, но её желание понять саму причину вопросов, настойчиво пульсировало в висках.

Невыносимая боль, неожиданно пришедшая в голову, заставила её встать и наконец-то зажечь свечу. Лёгкий отблеск танцующе встрепенулся над обугленным фитилём, и комната моментально вспыхнула знакомыми очертаниями, которые она уже давно не помнила или вовсе забыла.

Кое-где оставались клубы парящего голубого дыма, словно специально притаившихся в углах для сокрытия важных улик. Но они никак не могли помешать своей хозяйке, чтобы сориентироваться в этом ветхом интерьере, который давно покрылся непроницаемым слоем пыли столетий.

Этот дом уже давно стал для неё чужим.

Такое невозможно было упустить из вида, пропустить мимо своих чувств. Словно кто-то специально сделал его таким незаметно для неё.

Крыша, ещё совсем недавно сверкающая под Солнцем, проржавела и прохудилась в нескольких местах. От этих недостатков и непогоды внутри самого дома часто шёл дождь или даже снег, что создавало атмосферу настоящего волшебства в красках Вечера. Любые осадки заставляли штукатурку то и дело с грохотом осыпаться на пол, что часто сбивало её с мысли. Оконные рамы, когда-то выкрашенные в ярко-голубой цвет, потрескались в краске и лишились стёкол. Входные двери жутко скрипели, но именно это было тем маячком, который звонил и оповещал о приходе гостей.

Хотя в нём не было необходимости. В этот старый дом никогда никто не заходил, напротив, его обходили далеко стороной, о чём свидетельствовали протоптанные дорожки в отдалении заброшенного сада. И лишь кирпичная труба, покрывшаяся чёрной гарью дыма, стойко принимала на себя все удары судьбы и, казалось, она ещё простоит не один десяток столетий. Именно её стойкость внушала уверенности в завтрашнем дне и не давала развалиться этой Убогой хижине до самого основания.

Если внешнее убранство дома со временем претерпело глобальные изменения, то внутренняя обстановка оставалась в неизменном виде, впрочем, как и сама хозяйка, которую было сложно вот так сразу обнаружить в этом запылившемся интерьере.

Для своей же уверенности, она осмотрелась по сторонам небольшой комнаты. Неподдельная наивная улыбка озарила её лицо и снова исчезла. Это была единственная комната, которая использовалась ей по назначению в Последнее время. Другие же за ненадобностью были заперты на замки и заколочены грубыми досками, чтобы не дать ветру разгуляться сквозняком по ним.

Большое витражное окно, давно утратившее свои краски и основной рисунок из-за баловства местных мальчишек, которые бросали бесчувственные камни в дом сумасшедшей, стерпели многое, но не потеряли свою гордость. К тому же тёмно-бордовые занавески, тяжело свисающие до самого пола, скрывали все его недостатки Прошлого в Настоящем.

Тут же стоял массивный рабочий стол из старого Дуба. Он был сильным, хитрым, умным, в меру добрым и смелым, через-чур мудрым, когда рос на мягкой опушке лохматого леса. Но один удар молнии изменил его в корне. Он сам просил её продлить его время полезности и нужности. Он принимал на себя практически все её выходки, все её чувства и те камни мальчишек, взамен на свою новую Жизнь. Он терпел жуткий беспорядок, бессмысленные мазки масляной краски и невыносимую грязь, которые она просто называла своим незамысловатым наивным творчеством. Он восхищался ей.

На столе среди разбросанных непонятных книг и абсолютно бездарных учебников, были хаотично разложены испачканные фиолетовыми чернилами и яркими красками акварели, белые чистые листы бумаги… некоторые из них пожелтели от Времени и покрылись толщей пыли, другие же манили своей нетронутой чистотой. Если бы была такая возможность разложить всё по порядку в этой крохотной комнатушке, вряд ли что-то потом можно было бы отыскать. Тем более у неё не было такой цели – всё и все всегда были у неё перед глазами, словно на ладони, словно Всё это абсолютно соответствовало идеальному Порядку бытия.

Рядом с её излюбленным ярким жёлтым креслом, в шаговой доступности располагался мольберт, у подножия которого вырисовывались тюбики высохшей краски и коробки, наполненные десятком использованных кистей и сотней сточенных до самого основания карандашей. Стеклянные пузырьки с растворителем ещё были живы, их выдавал резкий запах, стойко заполняющий эту мастерскую десятки лет.

Здесь казалось было всё, чтобы чувствовать себя комфортно и ни в чём не нуждаться из внешнего нереального мира. В этой оглушительной тишине было возможным провести ещё одну Вечность, но каждый новый ход минутной стрелки настенных часов, снова и снова возвращал её к той действительности, где мысли о Нём сменялись чувством Вины. Где вопрос и его причина оставались в своём неизменном виде и терпеливо ожидали в стороне от неё принятия решительных действий, не покидая её ни на секунду уходящего Времени.