Елена Касаткина - Мне есть что вам сказать. Короткие рассказы длиною в жизнь

Женщина молча протянула пропуск.

На фотографии прямо на носу у меня красовалась синяя клякса в форме пяточка…

Дело было в конце декабря, надвигались новогодние праздники, люди готовились. Все дела были сделаны, но оставалось одно не очень приятное – необходимо было поставить кого-то в наряд в ночь с 31 на 1. График составили заранее, но человек, который был запланирован – заболел, и требовалось найти ему замену. Наскоро прикинув, я выбрала из списка офицеров того, который был холост.

На следующий день обиженный офицер пришёл ко мне выяснять отношения. Выслушав в свой адрес вполне понятные обвинения, я выразила ему сочувствие, объясняя свой выбор его холостяцким положением. Парень стал давить на жалость, рассказывая, что как раз собирался отметить этот Новый год в компании с друзьями на даче и сделать подруге предложение. Но я была непреклонна.

Оставшиеся до Нового года дни парень дулся и бросал молнии в мою сторону, а у меня в душе образовался неприятный осадок.

Праздники прошли. Наутро, войдя в кабинет, я увидела на столе букет роз, шампанское и торт. Моё недоумение быстро рассеяли сослуживцы. Оказалось, что компания, в которой парень собирался отмечать праздник, возвращаясь с дачи в подпитии, на большой скорости врезалась в дерево. Все погибли.

Через полгода парень с девушкой поженились.

Всю ночь мне снилось, что меня на сцене засовывают в чёрный ящик. Я сопротивляюсь, кричу, кусаюсь, брыкаюсь, но самый мощный из братьев Сафроновых заталкивает меня в него, как кусок теста в форму для выпечки. Мои руки и ноги, просунутые в отверстия, дрожат от страха, а голова беспомощно повисает. Я пытаюсь кричать и кричу, но голоса нет, и я, как рыба без воды, шлёпаю губами, хватая воздух. Через секунду огромная фреза с металлическим скрежетом наезжает на меня, и я, смирившись с судьбой, зажмуриваюсь. И чувствую, да, я это чувствую, как нижняя половина моего тела отделяется от меня, причём абсолютно безболезненно.

– Какие ощущения? – спрашивает Сафронов, вращая половинки моего тела по кругу. Зал взрывается аплодисментами. Сафроновы кланяются и уходят, а я, разрезанная на две части, продолжаю лежать на потеху публике. Повернув голову, я упираюсь взглядом в свои ноги и морщусь от досады: «Блин, я же забыла протереть обувь. Что обо мне подумал Сафронов?». И в этот момент с криком просыпаюсь.

Я пришла вовремя. Оно засыхало и осыпалось. На двери висело объявление: «Отдадим в хорошие руки». Кадушка с несчастным деревцем сиротливо стояла в углу кабинета. На него жалко было смотреть – листья поедал клещик, а часть веток торчала голыми стебельками. Обижено отвернувшись, оно с завистью глядело в окошко, где, не зная печали, колыхались на ветру деревья. Смирившись со своей гибельной участью, деревце просто доживало свой недолгий век.

– Не отдам, – сказала я и придвинула свой стол под его крону.

– Ну и ухаживай за ним сама, – сказали недовольные коллеги.

– Буду, – твёрдо ответила я и, закрыв дверь за очередным посетителем, сорвала объявление.

С этого момента мы подружились. Я окружила его заботой, обрезала сухие ветки, обработала листья защитным средством, сделала дренаж, и дерево ожило. Через месяц оно отблагодарило меня благоухающими цветами, из которых на свет появились маленькие, словно горошины, зелёные мандаринки. С каждым днём дерево набирало силу, и вскоре его крону украсили ярко-рыжие плоды. Удивляя окружающих доселе невиданным явлением – будто догоняя упущенное время, дерево одновременно и цвело, и плодоносило.

Новогодний стол в том году в нашем коллективе был дополнен собственным урожаем сочных, спелых мандаринов.

Я лежала на кровати и глядела в потолок. Час назад мне объявили неутешительный диагноз. До последнего я ещё надеялась, что всё обойдётся. Не обошлось. Я готовилась к этому известию, но оно прозвучало, как удар молнии. Моё тело будто парализовало. В голове пульсировала мысль, которая в такой ситуации первой приходит в голову: «За что?». Вопрос глупый и бесполезный. Я не могла даже расплакаться.

Лучик солнца пробился сквозь листву растущего под окном дерева и, отражаясь от открытого настежь окна, весело запрыгал зайчиком по зелёной стене больничной палаты. Я медленно перевела взгляд на стену и уже не отрывалась от этого светлого пятнышка. Других светлых пятен в моей теперешней жизни не было. Мир был тот же, всё в нём играло красками и радовалось жизни, и только я чувствовала себя выброшенной из него.

Зайчик перепрыгнул со стены мне на руку, как будто заигрывая, как-будто увлекая меня за собой. Я встала, выглянула в окно и в этот момент приняла решение, что буду бороться за свою жизнь, чего бы мне это не стоило.

Вообще-то, чтобы испортить мне настроение надо очень постараться. Но…

Когда утром собираясь на работу, ты в спешке надеваешь сапоги, и в этот момент ломается бегунок на молнии, неподвижно застревая посередине, так что ни снять, ни надеть, и ты, чертыхаясь, с помощью подручных средств – плоскогубцев, отвёртки, молотка и пилы, стараешься хоть как-то исправить положение, наконец застёгиваешь их своими собственными пальцами и выбегаешь на улицу, то садясь в автомобиль, обязательно этим сломанным бегунком цепляешь колготки и, несмотря на их высокую плотность, рвёшь на самом видном месте.

Когда ты тормозишь у первого уже открывшегося магазина и пытаешься преодолеть стометровку так, чтоб тебя никто не заметил, то обязательно натыкаешься на своего бывшего, который с интересом разглядывает тебя с ног до головы. При этом взгляд его останавливается на том самом месте, которое тебе так хочется скрыть.

Когда в магазине ты находишь стойку с колготками, то наивно полагать, что там отыщется именно твой размер. Про нужную плотность даже не заикаюсь, разве впереди зима?

Ты хватаешь то, что есть – на два размера больше, чем надо и, морщась от сознания того, что эти колготки будут так же морщиться у тебя на коленках в течение всего дня, забегаешь в первое попавшееся кафе и запираешься в кабинке туалета.

Когда ты, стараясь расстегнуть сломавшимся бегунком сапог, ломаешь ноготь, что само по себе уже способно вывести из себя, наконец, стягиваешь порванные колготки, в это время обязательно кто-то начинает ломиться в кабинку.

Когда, стоя босиком на холодном кафеле и упираясь головой в дверь кабинки, ты, наконец, натягиваешь на себя тонюсенькую оболочку называемую колготками и, цепляя их сломанным ногтем, рвёшь свою последнюю надежду на удачный день, хочется обнять унитаз и разрыдаться.