Лидия Григорьева - Термитник 2 – роман в штрихах

Что делать… что делать… Как что? И она купила в автомобильном салоне большой плотный чехол для легковой машины и для начала укутала пианино от злого осеннего питерского дождя. И заказала грузовой контейнер до Германии. В лоджию поставят инструмент. Выкинут диван и поставят. Потому что она – Нина. У неё даже имя рифмуется с музыкой, которую так любил её дед – мальчик из оленьего стойбища, в медвежьих унтах и меховой кухлянке…

Она долго искала свою воду. Почти всю жизнь. В детстве она чуть не утонула в маленькой речке Деркуль с быстрым течением и густыми зарослями по берегам, известной своими коварными водоворотами даже по мелководью. Еле откачали. И вот уже подростком отправили её родители на летние каникулы в дорогую летнюю школу в Англии. По выходным их возили на экскурсии. И как-то привезли в знаменитое Ваверлейское аббатство, от которого остались, правда, одни руины со времён Генриха Восьмого, когда народ с радостью крушил католические монастыри и храмы, растаскивая добротные камни себе на строения. Так говорил преподаватель, устраивая своих шустрых и многоязыких учеников на ланч на берегу узкой и быстрой речки Вэй. Ларочка легла на живот в глубокую траву, у самой воды. Есть ей не хотелось, и она засмотрелась на воду, в которой плескались, извиваясь, длинные стебли незнакомой травы. Вода в речке была цвета тёмного бутылочного стекла. Она даже на вид была холодной. Озноб пробрал девочку до костей. Ей показалось, что именно в такой речке и утопилась Офелия. И тяжёлая холодная вода повлекла, понесла её лёгкое тело вниз по течению, как на картине Милле. «А вода-то чужая, – поняла Лара. – Чужая вода. И холодная. В Деркуле была теплее, прозрачнее и словно бы роднее… такой больше нигде нет». И когда через много лет они большой молодой компанией поехали на вёсельных лодках в заросшие камышом и высоким осотом плавни Днепра под Херсоном, она была уже замужем. Именно на родину мужа они и приехали в свой медовый месяц. Пикник проходил на песчаной отмели. Вступив в днепровскую воду, Ларочка вдруг поняла, что она узнаваемо тёплая. А не такая ознобная, как в Волге, в которой она пыталась искупаться, когда была на практике в Казани. Вспомнилась и чужая английская речка, в которой тогда просто-таки окоченели опущенные в неё ладони. Ларочке захотелось настоящего, родного, даже скорее родственного тепла, и она пошла одна по теплой и ласковой воде отмели, всё более отдаляясь от компании. Ей казалось, что она наконец-то дома, что она нашла свою воду. Песок под ступнями шевелился как живой, а вода всё никак не прибывала и была чуть выше её коленей. Молодой муж оглянулся на Лару, только когда услышал её странный пронзительный крик. Да и вся компания разом уставилась на далёкую фигурку Лары, которую уже по пояс затянуло, по всей вероятности, в песчаную яму, каковых на лиманах всегда великое множество. Живые, зыбучие пески были особенностью этого залива. И друзья, и подруги мужа должны были бы предупредить гостью об этом. Да вот, видимо, не успели. Бежать к ней, увязая во влажном песке по колено, было совершенно бесполезно. Местные это хорошо знали. И теперь с ужасом и отчаянием наблюдали, как их гостью затягивает влажный песчаный водоворот и с головой накрывает не то чужая, не то и правда родная, знакомая с детства вода.

Телефон бодро звякнул. Значит пришло письмо на электронную почту. «От Путина, наверное», – подумал Роман. И заторопился открыть текст, но старый смартфон заупрямился и заявил, что батарейки сели. Вот так всегда, не вовремя. А ведь ему ещё нужно дописать очередную эпистолу в стихах. Как раз цепкая рифма просто сама напрашивается в текст! И он открыл большую амбарную тетрадь, почти всю исписанную мелким, но чётким почерком – в столбик. И началась работа, сравнимая разве что только со сладострастным домогательством любовного объекта. Глаза его загорелись нездешним огнём, кровь прилила к голове, бледные щёки, давно не видавшие солнца, покрылись молодым румянцем. Он явно наслаждался вновь нахлынувшим поэтическим наваждением.

Кандидат медицинских наук Роман Шебалин давно уволился из лаборатории методов самолечения, которую сам же некогда и основал. Время от времени он давал на дому платные консультации тем, кто ещё помнил расцвет его учения о саморегуляции процессов старения в организме. Его книга «Исцелися сам» разошлась в конце 80-х миллионным тиражом. Тогда ещё государственные издательства платили потиражные. И он смог купить на эти деньги хорошую квартиру в добротном кооперативном доме у парка Сокольники. О том, как он перевоплотился из хорошего учёного в посредственного рифмоплёта, он вспоминал неохотно. Но чётко знал, что пишет ничуть не хуже всех этих членистоногих… членов СП! Откуда что берётся – словно диктует кто! Морок стихосложения накрыл его однажды с головой, когда он учился в аспирантуре и был влюблён в маленькую и лёгкую, как бабочка, Оленьку Смолянинову, юную поэтессу с филфака. Как приворожённый таскался за ней повсюду, в основном на поэтические вечера и ночные балдёжные чтения – бесконечные токования молодых стихотворцев. Много их тогда развелось в столице. Их не печатали, не издавали, и вся их молодая энергия, подогретая дешёвым алкоголем, выливалась в страстные, почти шаманские поэтические камлания. Он чуть было не провалил защиту кандидатской, но прекратить посещать эти толковища было уже свыше его сил. «А ведь я тоже так могу писать, – сказал он однажды Ольге. – Это же совсем нетрудно!» И к её ужасу стал в позу и прочёл свой первый опус. Он закатывал глаза, подвывал и раскачивался, совсем как влюблённый крокодил из мультика «Мой зелёный крокодил»: «Бубубу бубу бубу бу. Бубубу бубу бубу!» Они стали видеться всё реже. Но охлаждение чувств не охладило его страсти к борзописанию. Тексты становились всё длиннее. Он заполнял ими от руки большие амбарные тетради, найденные некогда на отцовской даче. Пристроить это в печать не представлялось возможным. Но удовольствие от самого процесса написания перекрывало все издержки. Ещё бы! Ведь с приходом Путина к власти у этого неостановимого творческого процесса появилась и сверхзадача.

Он стал писать адресно поучительные и наставительные поэмы и оды, в которых давал Государю советы по благоустройству вверенной ему державы. Переписывал их красивым почерком от руки и высылал заказным письмом в приёмную Гаранта Конституции. Вечерами он, всегда волнуюсь, включал новости и жадно ловил все президентские указы, наказы и поручения царедворцам. Потом звонил по скайпу Ольге в Германию и радостно сообщал: «Ну что я тебе говорил! Он любит поэзию, он прочёл мои письма! Он внял моим советам! Уже почти подготовил указ, прямо как по-писаному. Какой-какой… О сбережении народа, например. Я в пяти поэмах ему об этом писал. И вот результат». Ольга, жалея его, поддакивала. Сама она давно уже ни о каком народе не думала и давно ничего не писала. Тем более президенту Путину.