Владимир Фадеев - Ясные дни в августе. Повести 80-х

Он смотрел на меня без интереса, постукивал своей грибной палкой по бересте, из-под неё сыпалась ржавая труха. Когда я подошёл, и старик увидел, что корзина моя пуста, заулыбался. «Надрал, небось, валуй небритый!» – выползла откуда-то перемешанная с завистью ревность к чужой удаче. Спрашивать же про грибы было неловко, и про Озерки – вдруг они всё-таки за тремя соснами, не выйти б дураком. Но что-то спрашивать было нужно, и я спросил, что это за место такое странное в лесу?

– Где? – оживился дедок, оглядываясь вокруг себя. Голос у него был хрипл, даже по полуслову «где?» можно было сообразить, что он давно не прочищал горло разговором.

– Да вот…

Старик промолчал дольше, чем было нужно для того, чтоб сообразить – в лесу улицы не мечены, лес, мол, и лес. Потом ткнул, наконец, палкой:

– Вона, где крапива, та, что до ёлок, – покосился на меня, понимаю ли? – школа, как раз к ёлкам крыльцом будет… В яме, – ткнул в другую сторону, – видишь, где пеньки? – это амбар, он опять заулыбался, видно амбар в его голове был хорош и особенно люб ему, не то, что школа. – Вот в тех бузинах – колодец… Да, за магазином ещё колодец, но в этом вода не в пример лучше, – махнул в сторону «магазина» рукой и сухо облизнул потрескавшиеся губы, – куда как лучше… А это всё – он неторопливо очертил полукруг в сторону сосновых посадок, – луга.

На всякий случай я кивнул: хороши луга, трава аж до пятого этажа.

– Сильвачёво, – вздохнул старик блаженно. Он производил впечатление совершенно счастливого человека – в Городе давно нет таких лиц, в Городе счастливый человек изведён как тип – он нарушает правила уличного движения, распорядок дня и прочую трудовую дисциплину. Законы общежития допускают только общее счастье, которого не допускают другие законы. Даже когда городские дебилы попадают в лес, они так не светятся, у них свет с грустинкой: сорван цветочек, к чудищу возвращаться…

У меня чуть отлегло: Сильвачёво – не Озерки.

– А я думал, это Озерки так заросли, – хотел сострить я, но дед ответил серьёзно.

– Озерки не зарастут, Озерки лесу не по зубам.

– А как мне из этого леса выйти?

Из леса? Как же ты из леса выйдешь? Он теперь кругом – лес.

– Ну, а Озерки где?

– Озерки?

Я не понял – дед удивился или испугался, но улыбка с него сползла, и сам он нахмурился и сполз с берёзы.

– А на что тебе?

Меня подмывало что-то соврать или рассказать-распросить про рожь и белые грибы, но сказал, как есть:

– Я там машину оставил, да вот заплутал.

Старик прищурился, долго что-то соображал, нервно вытаскивая из волос сор, заодно и почёсываясь. Потом опять посмотрел в мою пустую корзину – нравилась ему моя неудачливость!

– По дороге этой сначала будет Жилино, большое село, много гриба, а за ним, на развилке от камня влево, вверх там дорога пойдёт сначала, вверх, вверх, потом сравняется, километра четыре-пять, если по дороге, будут и Озерки.

– А если не по дороге? – включился я в его топографический бред.

– Напрямки? Напрямки далеко, – и он показал совсем в другую сторону и от направления моего пришествия, и от уходящей к Жилину дороги. Уж там-то Озерков никак не могло быть! Я поторопился перевести разговор на грибы, пусть лучше врёт про них, но он сначала отмахнулся.

– Мы сами, что грибы – живём, пока не съедят.

Бывает – съедают?

– Чем крепче да краше, тем скорей… А ты-то почто в лес наладился?

– За грибами, да только…

– Ты что, не видал гриба? – у дедка опять загорелись глаза, в их свете открывалось, что не такой уж и старый, как увиделось вначале за щетиной и лохматой неухоженностью, – не видал? – про грибы ему все же поговорить не терпелось, – э-э, мил человек, на гриб надо настрой иметь.

– Какой настрой, когда лес пустой!

– Голова у тебя пустая, вот она ничего и не видит, – теперь этой грибной кастелян посмотрел на меня с сомненьем, – от гриба доверье надо иметь, без доверия все зрячие – слепые.

– Ну, научи, – чем спорить, лучше было подыграть. Вдруг да скажет что-нибудь отмычное для этого леса, путное, хотя и путного от него услышать ничего не хотелось – и в лесу тоже неприятно встретить человека умнее тебя.

– Гриб, – лесовик даже приосанился, потом снова взобрался на берёзу и поёрзал слегка по бересте, – он человек нрава весёлого, общество любит, потому и живёт в весёлых местах.

Говоря «гриб», он имел ввиду, конечно, не все грибы подряд.

– В чернолес за ним не ходи. Нашёл одного – упаси бог нагибаться, оглядись с росту, а то правильная думка через руки в землю убежит и – всё. Сначала заметь, замеченные уже никуда не денутся. Замеченный гриб себе не хозяин, и лес его не спасает, разве уморит раньше срока. А в разных поглядах – разная сила. Приметил, чтоб взять и не взял – всё, гриб с тоски загнётся, а просто полюбоваться – ещё и в рост пойдёт. Самые могучие в лесу грибы не от дождя и земли, а от доброго глаза.

Я слушал и не слушал. Ноги гудели, мучила жажда, хоть и не верил, но украдкой высматривал то место, где был колодец. Старик сам не понимал, что говорил, но, похоже, кроме грибов его давно ничего не интересовало, и если заговорил, то выговорит всё. Хотел спросить: сам-то что нагрёб? Говорить все мастаки… Корзины нигде рядом не было. Или на корзину тоже настрой нужен?

Старик опять соскочил с берёзы и подошёл совсем близко, так что пахнуло кислым. Зашептал:

– А в сам о м грибе главное – цвет. Через цвет всё нутро его и видно. У здорового, нужного гриба цвет густой и серьёзный, а как увидишь пестрядь – погань, и не нагибайся. Живёт гриб от корня, а корень живёт век, и не там, где гриб растёт, а в своём особенном месте, загони его леший на чужое – все вершки червяк сразу и слопает. А на родимой кочке грибу никакая улитка не страшна, соскочил с кочки – всё. Не жилец. Где родился, как говорят… По червивым грибам и лес распознать легко. Гриб червивый – дрянь дело. Не жизнь, – и он обречённо опустил руку.

Я кивнул на посадки.

– А рыжики тут есть? В посадках, бывает, рыжики растут, – кроме белых, я никогда в жизни не собирал ещё рыжиков и груздей.

– А кто они такие, рыжики? Ни те, ни эти? Тогда, считай, теперь все – рыжики. Я раньше тоже думал: белый – это такой столичный большачок, а оказался обычный наш озерковский кулак. Разбери тут. А сгубило его, – тут он даже огляделся, – что завсегда с ним рядом мухомор растёт. Такая у нужного человека планида. Замечали, что рядом с белым всегда мухомор? То-то. Заполонили. А почему? Потому что мухомор – ногой, а ему только этого и нужно, или – тьфу на него, что ему тоже в масть, а боровичка-то сразу под корень со всем его семенем и земными жилами…

Опять забрался на ствол, почесал под рубахой, вздохнул.

– Обабок – тот чиновник, вроде меня или, – смерил взглядом, – тебя. По молодости ничего ещё человек, а пересидит чуть – вот уж мерзость.