Владимир Фадеев - Ясные дни в августе. Повести 80-х

Сашка всё-таки выиграл кусок мыла, нюхали его с Мишкой по очереди.

– Жене не отдам, с собой возьму, там на что-нибудь обменяю, там сейчас барахла!..

«Понёс!» – Валерка нахмурился.

Заглянул Мишкин сосед по гаражу, Артёмыч. Весёлый предпенсионный дядька.

– Привет, мародёры! Ещё не уехали?

«И этот туда же!» – со всей силы пхнул железную дверь ногой, прежде чем захлопнуться, дверь глухо тумкнула по соседскому лбу.

– Ты что, Валер? – Мишка прислушался к задверью: жив ли?

– Да пошёл он!..

– Не обращал бы ты на них внимания, – Сашка отложил мыло, – вот я…

Валерка почувствовал, что ещё слово – и заедет приятелю в ухо. Может, из-за этого барахольщика и ко всем приклеили. Завидно – ехали бы сами, так нет же никого.

Молчали, пока не разберёт – какой уж разговор. Мишка крутил ручку приёмника, Сашка принялся за селёдочную голову.

«Что за народ? Только приоткроешься чистым краешком – сразу его дерьмом измазать! В дураки записали – это ещё хорошо, теперь – в мародёры. Он, Валерка – мародёр?! Пойти, отвернуть башку этому Артёмычу…» – но вместо ярости, которая, бывало, заполняла грудь при таких мыслях, почувствовал, что жалеет бедного соседа. Не за то ведь, что уже по лбу получил, это заживёт… А за что? Как ни всматривался в себя, разобрать не смог, к тому же «Анапа» докатилась и замутила то место, которое в человеке соображает.

– Плесни, что ли…

Сашка оторвался от селёдки, вытер об газету руки и разлил по две трети стакана.

«Ведь не жадный, денег вот на дорогу даёт, да и всегда давал. Ну, балабол, зубоскальством от людей закрывается… Ведь не клад же он едет искать? Ну и что – мыло? А зачем он едет? Вот интересно – зачем?»

Выдохнули. Выпили. Крякнули. Закусили.

«Вот – интересно»,

– Саш, а скажи: зачем ты едешь?

Сашка посмотрел так, что с благодарностью подумалось о своей аллергии – не видно, как краснеет.

– Клад искать.

Мишка, наконец, поймал: «…Автопоезд с продовольствием и одеждой… самолёт с медикаментами… благотворительный концерт…»

– А ты, Миш?

– Честно?

– Нет, соври… как жене про машину. Я же знаю, что в профкоме ничего не обещали.

– Не обещали, но при прочих равных учтут.

– Прочих равных не переровнеешь, у них своя шеренга, ты не юли.

Мишка налил по полстакана, не дожидаясь, выпил.

– Честно? – глаза его блеснули и быстро погасли.

– Ну? Ну!

– Да ни за чем… Мир посмотреть. Не было счастья, да, видишь, несчастье помогает. В мирной жизни разве куда выберешься?

Валерка махнул рукой – ничего от них не добьёшься, вышел из гаража. У Артёмыча половина лба была уже синяя и начал затекать глаз.

– Слышь, ты уж извини, Артёмыч… пойдём выпьем.

– Да ничего, – улыбнулся, но уже не так весело, как в дверном проёме. Отложил работу, – давай моей… некрепкая, для семьи, но и не магазин.

Самогонка и вправду была слабовата. Подслащённая каким-то сиропом, чуть больше полбутылки.

– У меня племянник из Афгана приехал, вот – нагнали, – капнул сладкой дряни на ладонь, наклонил голову, смочил синяк.

– Злой?

– Не, грустный… Сидит дома, как на гауптвахте. Пришёл к нему вчера… вот с этой, – кивнул на бутылку, – думал, поговорим. Выпили по стопке, он к стенке отвернулся и уснул. Весь разговор. Нинка, сеструха, и то ему, и это… нет! «Спокойной ночи» посмотрит – и спать.

– А он целый?

– Нинка говорит – целый.

Допили. Артёмыч слил с обоих стаканов остатки и опять смочил лоб.

– Холоду надо. Спиртом только греешь.

– Да чёрт его знает, что ему надо. А ты где служил?

– Ракеты в степи караулил. От байбаков.

– Понятно… А у меня дядька Ташкент ездил от землетрясения восстанавливать, у них всё СМУ, кто был холостой, командировали. Полгода за палаткой пьяный пролежал, если не врёт. Я, говорит, его не разрушал, я и строить не буду. Там тепло было… Во сколько едете?

– В три автобус, в шесть самолёт.

– Ну, давайте!

Хлопнули руками. «Неужели обязательно по лбу стукнуть нужно?»

Мишка с Сашкой спорили, третья пустая уже стояла на полу.

– Брось, не в парткоме! – Мишка гоячился, – не бывает так. Или – твоя натура умней тебя самого. Попугаишь тут: «Не нужно! Не нужно!» Что-то ведь тебе нужно, раз едешь?

– Вот пристал! – как бы нехотя отбивался Сашка, – почему, если куда-то едешь, обязательно – зачем-то? А может – от чего-то? Может быть, мне здесь всё осточертело, охота, так сказать, к перемене мест.

– Да ну тебя! – Мишка откупорил четвёртую, – я вот ему рассказывал, Валер: мы позавчера в два часа решили ехать, а в два пятнадцать наши черти уже докладывали в райком, что «направляют группу…». Они направляют, старшего уже приставили.

– Наплюй.

– Обидно.

– Ох, и устал я от вашей галиматьи! – Сашка долго цедил свой стакан. Валерке показалось, что это не Сашка, кто-то другой, кто угодно, но не лёгкий и удачливый Сашка.

– Отдохнём, – он опустился на свой тарный ящик, – ещё немного – и отдохнём. – Перед рыбалкой у него бывало такое чувство: только бы уехать! – Мне моя такой скандал закатила…

– Ну их к чёрту, этих баб. Давай за нас.

Когда расходились, было уже поздно, если и удастся вздремнуть, то самую малость. Валерка здорово закосел: вино, самогон, ехать никуда не хотелось, а если и уехать, то сразу в другую жизнь. Мишка с Сашкой ругались за Россию:

– Бог Россию любит больше всего и никогда её не оставит!

– Нет! Но – всё равно любит. Что больше любят, то и объедают в первую очередь.

– Конечно, не будет же он жевать какое-нибудь говённое Монако!

– А ты знаешь, где у моего попугая в квартире любимое место? А я тебе скажу, как узнать: где больше всего нагажено, там и любимое место, – Мишка задрал голову к невнятному ночному небу, – Бог он ведь вроде птицы?

– Не-е-ет, Бог Россию любит.

– Я и говорю…

В этот момент Валерка любил и Россию, и обоих своих друзей, до слёз, особенно Сашку – надо же! – готов человек слыть мародёром, только чтобы в душу не лезли, там же чисто!

Наконец, разошлись. На морозе жар с лица немного сдёрнуло.

Сарай, врытая в косогор землянка, был тёмный и холодный.

Нащупал на перевёрнутой банке свечной огрызок, зажёг. Влез в старые заскорузлые ботинки, ноги сразу закоченели. «Может, ну их? Не пропадать же там ещё и от холода!» – но обратно переобуваться не стал: голове думать не заказано, а новые ботинки жалко. Достал и рыбацкий тулуп. Коротать ещё было долго, сгрёб со скамейки хлам, посуду, прилёг. Проспать не боялся – у рыбака будильник в голове, да мороз караулит. В два, как и заказывал себе, проснулся. Ноги ломило, особенно пальцы левой, ближней в дверной щели, надуло. Задним умом сообразил, что поспать можно было и в новых, тёплых.

Представил, как спит в валенках тёща – зиму напролёт. Стало стыдно, хорошо, свечка прогорела, никто не видит… А ведь и бабу понять: вон – туда самолёты, автопоезда, везут, везут, от одной Москвы сколько! А в той же Москве, ну – в десяти километрах – спит старуха в валенках зимой, крыша вот-вот от снега рухнет, и никому дела нет… Обязательно надо железной дверью в лоб стукнуть…