Леонид Куликовский - А ты помнишь?..

Точно сказал друг, нарыбачились…

* * *

Дома на нашем переулке были, как сообщающие сосуды. Живущие в них, знали друг друга, по возможности общались, а иные и дружили семьями. Вечерами собирался люд на лавочках возле домов, судачили о том о сём, кочуя от одной лавочки к другой… Обсуждались всякие животрепещущие дела, не без осуждения нравов теперешней молодёжи, это, как известно, во все времена было злободневно, особенно у старушек, потом переходили к насущным делам, задевали словом и отсутствующих сударышек, как без этого? никак… Язык он, известно без костей, не применёт подцепить на себя характер соседушки и ну! молоть без конца, а потом о следующей в очереди, но обязательно отсутствующей. Так по очереди всех и перемелют, но без злобы, для порядка, ведь они тоже перемалываются на языке других…

А что говорить о ребятах? о моих друзьях… Здесь всё проще. Свистнул, предложил, побежали выполнять желаемое… Через дом от моего дома жил Сашка, с которым мы продолжили дружить и после нашего детства, будучи взрослыми людьми. Сашка, Сашкой, но мы все кликали его Виногором, в основном дразнилка была по фамилии, меня, кстати, Куликом, иногда, чтобы обидеть, обзывали и другими хлёсткими прозвищами, не часто, но бывало… Рогаль, Калаш, Артюх и Фёдор и так далее. Такая форма видимо набрала силу из каких-то древних веков и захватило моё время в полной мере, но мне думается, что живя тесно друг с другом, как на ладони, зная хорошо друг друга, подмечая особенности каждого, тогда вырисовывалась истинная натура того или иного жителя. Вот и складывалась сущность того, кого обзывали, а клички давали ой! как разные с нелицеприятными словами. Разные бывали прозвища, в основном по характерной черте, свойству, давали в разные периоды жизни, и было несокрушимое правило – человек не может дать прозвище самому себе, иногда и носило характер поддразнивания и желания обидеть… Прозвища имели разное происхождение, давали по фамилии, от рода занятости, от увлечения, от привычек, от внешности, от физических недугов… У нас же всё было чинно, и многих обзывали только по фамилии, исключения составляли единицы, Валера был Пончиком, а Виктора звали все Витой… Так и орали, вызывая на улицу:

– Кули-и-ик, выходи!.. Вита-а, айда в хоккей гонять!.. Винного-ор, купаться идём!?..

Только и слышно было, а порою свист пронзительный, залихватский заставлял обязательно высунуть свою мордочку в окно или из сарая, если прихватывали во время домашней работы. Отец не применёт тут же съязвить:

– О! Уже высвистывают, давай бегом, а то прогул поставят…

– А можно, Пап? Я ненадолго, только чуть-чуть…, – так и отпустил, жди…

– Иди, беги, но после того, когда всё сделаешь, – а дел делать, не переделать…

Сашка, Виногор, старше меня немногим более полутора лет, но ростом рядом со мною… Вёрткий, умный, много читающий, временами обидчивый, словом требующий к себе внимания, он был во многом заводилой и верховодил нами… Однако ничего не мешало быть нам близкими друзьями. Можно сказать – закадычными… Хотя слово «закадычный» относилось больше к собутыльникам, оттуда и пошло странствовать по жизни, которые вливают за кадык, в наше время пользовалось популярностью среди пацанов и расхожестью в употреблении… Мы с Сашкой, даже однажды подрались, треснули пару раз «по морде» друг друга и разошлись друзьями. Драка это то, что более сдружило нас… По какому-то кодексу негласному, драками проверялись на «вшивость», то есть на трусость, на показание себя во всей своей «красе». Хочешь, не хочешь, а драться надо, в противном случае – запрезирают, попадёшь в опалу. Не любил драться в детстве, не любил в юности и молодости. Тогда ещё драка проходила в определённых правилах, «лежачего не бьют», без подручных средств, ну и прочее…

Жили мы по Первомайской, по одной стороне, и наши дома отделял только дом Захарковых… В нём обитали древние старики, которым было далеко за восемдесят, а в маленьком домике при них жил внук, он женился недавно, слыл весельчаком и вообще был симпатичным мужчиной. Бывало, соберёт нас, подростков, и ну байки травить, обхохочешься… Как-то в очередной раз, ухохотав нас, спросил:

– Вот что пацаньё, еду завтра на рыбалку, кто со мною?

Как здесь не согласиться? конечно, едем!.. На мотоцикле! У Юры мотик ИЖ-Юпитер, двухцилиндровый, с коляской. Коляску, естественно отцепит, не проехать с ней по тем тропинкам заболоченным, которые ведут от горы к ключу… Спросили куда едем?

– На ключ Луговой, что за горкой, поворот направо и через марь, бывал там, клёв хороший!.. Лёнька, возьмёшь мордушу у Отца, у меня тоже есть, хватит двух, да три, четыре удочки, вот и схватим всю рыбу в речке, согласны?.. А у тебя, Санька, есть крючки «пятёрочка» и «восьмёрка»? если есть захвати… Черви у меня есть, хватит. Возьмите корки хлеба для мордуш, обмажем края, все рыбы наши! А? вот ещё что, сапоги резиновые не забудьте, через болотца проходить будем, не в кетах же грязь месить…

Вне сомнения, что если бы Сашка не поехал, то и у меня не возникло желание. У него точно также, а «гуртом и батька бить легче». Часто желания в каких-то забавах, вылазках возникало от присутствия рядом товарища, такого, как ты и возрастом, и увлечениями.

Мы разошлись по домам отпрашиваться у родителей, но если не отпустят, то подключим Юру, он в авторитете… Живо отпросит!

Отпросились и собрались… Быстрее бы утро наступило, всё внутри бежит и рыбачит, никакого удержу нет, всё бежит… Уснуть бы поскорее, проснёшься, и сразу будет утро! Веки смежишь, а картинки завтрашней рыбалки живо рисуются воображением… Рисуешь, рисуешь, так и заснёшь с улыбкой…

Утро!.. Какие подобрать слова, чтобы описать его, утро детства?! Просыпаешься… В полуоткрытое окно доносится шелест черёмухи в саду, ветерок веет лёгкий, тёплый. Забегает в дом, приносит запахи лета, томные, до надрывности родные… Там и смородина слышна и малина «поддакивает» ей, прямо под окном целый цветник всевозможных цветов, он также добавляет свой вклад в сонм ароматов… Птицы заходятся в песнях своих, заведут свои трели и неумолчный щебет, друг перед другом выводят переливчатые мелодии, нежные, радостные… Утро воспевают! И как дивно получается у них, заслушаешься… Где-то далеко слышны голоса, то Мама с соседкой о чём-то судачат. Отец возится в стайке, слышно как успокаивает коня своим «тпр-ру, тпр-ру…». Коню бы на волю-волюшку, да гривой помахать, да оторваться в степи широкой галопом резвым, а здесь стой уныло, пофыркивая, да жуй сухое сено. «Эх! неволя», – думается ему… Петух возмущается кем-то, всполошился прямо, а успокоившись, зовёт куриный народ, он же царь и воевода у них, они послушные подданные, сбегаются… А драчливый он, спасу нет, истинный воевода, гроза местных собак и пацанов, стороною обходят, я тоже опасаюсь… Коров давно вывели на пастбища, это происходит рано, часа в четыре, а следом и солнце поспевает, весёлое, жаркое. Выползет из ночи, обольёт светом и дарит всему живому себя – оно всех любит! Слышу баба Шура, Сашкина бабушка, кого-то чихвостит: