Наталья Богатырёва - Постепенное приближение. Хроники четвёртой власти

– Борис Ильич!? – она вся разом, от причёски до задорной юбочки, подалась в сторону непонятно с чего вызверившегося шефа.

– Я, Лебедева, в конце концов, начальство для тебя, или кто? – от непереносимого вопроса в её глазах Триш вдруг взорвался и заорал. Таким его Лариса ещё не видела. – Я тебя спрашиваю: могу я отдать распоряжение без того, чтобы отчитываться перед подчинёнными, почему это, да как, да зачем. Надо так, и весь сказ! У меня ТАМ (он выразительно потыкал в потолок) свои начальники есть, и я их не переспрашиваю, когда получаю команды, Вот и ты изволь исполнять, а не вопросами дурацкими меня тут изводить!

Он ещё что-то кричал, но Лариса уже не слышала, не понимала смысла слов. Она тяжело поднялась и пошла прочь из кабинета. В висках стучало одно: почему? зачем?

Плохо соображая, она прошла мимо вытаращившейся Ниночки, спустилась на второй этаж к Лизетте. Прошептала, что материал опять снят неизвестно почему. Лизетта подхватилась было бежать по начальству, но, подумав, тормознула, подошла к Ларисе:

– Валерьянки, может?

– Нет, Елизавета Григорьевна, я пойду. Сокольский в редакции?

– На месте. Шагай к нему и не думай, что только твои материалы с номеров слетают. Шагай!

Едва Андрей Романович открыл дверь, она упала ему на руки и захлебнулась слезами. В их безудержном потоке плескалось всё горе человека, поднявшегося в своём творчестве над обыденностью мира и вдруг сбитого неизвестно откуда пущенной стрелой недоброго чужого умысла:

– Журналист я, или козявка какая, что с моими работами можно вот так, ничего не объясняя? Разве заслужила, чтобы меня из кабинета почти что пинками выставляли? И вообще почему опять этого Крота треклятого снимают? Что этот бандит за фигура, если из-за него можно кого угодно втоптать в грязь? Что мы тогда за четвёртая власть, если нами крутят, как хотят? Ты, Романыч, что-нибудь понимаешь? Скажи, если что знаешь!

Сокольский бережно отстранил от себя заходящуюся в рыданиях женщину, подвёл к уютному креслу в уголке кабинета, помог устроиться и достал уже знакомую, хотя и сильно обмелевшую коньячную тару. Постепенно она затихла, подошла к зеркалу поправить макияж, и снова села в кресло. Но теперь перед ним была уже не та Лариса, которая от разочарования и унижения не могла совладать с эмоциями. Решимость вышедшего на охоту большого зверя сквозила в плотно сжатых полных губах, она готова была всеми силами отстаивать свои права и профессиональную честь.

– Ну, вот другое дело. Слезами ничего не поправишь. А на Триша ты не сердись. Он тоже сорвался на тебя не просто так. Он ведь не сам себе велосипед. Думаю, ему сверху приказали Крота не трогать. И ты с твоей осведомлённостью не можешь не понимать, кто отдаёт подобные приказы. А если такой приказ не выполнить, не только Триш, а и вся наша газетёшка накроется медным тазом. Надеюсь, с этим ты согласна? Власть властью, но на любую власть, особенно на четвёртую (тут Сокольский грустно усмехнулся), всегда найдутся любители накинуть удила. Придёт время, наш Ильич ещё к твоей ручке с извинениями приползёт. Думаешь, ему не хотелось скоренько запихнуть в номер такой жареный материал? А выше головы – или главы!– не прыгнуть. В этом городе – никому.

– Ты думаешь, чинуши мэрии перестраховываются? – тихо и зло спросила Лебедева.

– Если бы только чинуши, было бы полдела. Но тебе ли Лорик, не знать, кто такой Валерий Кротов, и за какие ниточки он дёргает. Я, честно сказать, очень удивился, когда Триш всё же дал команду ставить твой материал. Предполагал ведь, что добром это не кончится. Так и вышло. Тебя только жаль – попала бедная баба в чужие разборки. Ладно, давай малость подлечим нервишки.

Сокольский плеснул Ларисе и себе, достал откуда-то коробку конфет, включил чайник и отключил телефоны, оставив рабочим только тот, что соединял с Тришем. Лариса, уже окончательно взяв себя в руки, постепенно отходила от пережитого стресса. Они почти до обеда чаёвничали с Романычем, обмениваясь производственными и всякими другими новостями. Лебедева наконец-то посвятила его в суть встречи с Васильевым и в содержание некоторых материалов ОБЭПа. Требовалось немало времени, чтобы свыкнуться с тем, что её большая, важная и глубокая работа не увидит свет…

На следующее утро прорезался телефон Алексея Вершкова. Лариса была рада поводу улизнуть для сбора материала. Два последних дня после разгона Триша она старалась как можно меньше бывать в редакции. Ей казалось, что все коллеги с ухмылкой глядят ей вслед. Так и надо этой выскочке! Возомнила, что начальство будет в каждый номер совать её жареные штучки! Остальные если раз в квартал нароют что-нибудь «эддакое», так и на том спасибо. А Лариска полоса за полосой знай печёт остренькое. Весь город о ней говорит, гонорары больше всех. И с прокуратурой-то она вась-вась, и с милицией, теперь вот и с ОБЭПом. Нет, голубушка, походи и ты у начальства в опале, посиди-ка на голом окладе!

Правда, как и прочил Сокольский, на следующий день главный опять вызвал её к себе. Пробурчал какие-то глупости про «сорвался, сам не знаю почему» и «какая-то муха укусила». Как обычно, велел брать информационной руды побольше, да кидать подальше. Кроме дела Кротова, разумеется. На этом извинения и закончились. Что поделать – сухарь Триш, сухарь и есть. А другого главного взять негде.

По дороге на встречу к Вершкову она снова думала о статусе четвёртой власти. Нилова, особенно если была навеселе, частенько со смешком говаривала:

– Кто-то, может, и обижается, когда нас, журналистов, называют продажными. А я так готова на угол выйти и на весь мир крикнуть: да, продажная я, продамся любому! Ну купите меня хоть кто-нибудь! Так что-то не кидаются покупать… Вернее, нормально платить за журналистские услуги. А чего плохого в том, чтобы нам за сочинения на заданную тему – то есть за заказухи разные – платили бы отдельные гонорары? Понравилось заказчику – пусть по-человечески раскошеливается. А то ты из кожи лезешь, а он и не думает хоть на йоту сверху приплатить. Официантам – все знают – чаевые положены. А журналисту почему нет? Потому что журналисты народ интеллигентный и принципиальный, могут и не взять? А вы попробуйте! Вы покажите сначала такого, кто при нашей тотальной нищете от лишнего рубля откажется? Это у нас в редакции почему-то считается, что платный материал – он точно такой же, как прочие. Значит, и расценивается по общей сетке. Да просто жмутся. Газеты ведь СМИ дотационные… На телевидении, особенно на центральном, люди получают сотни и тысячи долларов. Им за одну передачу столько прилетает, что можно жилье в Москве купить. А я лишнего куска колбасы не заслуживаю?

Лариса от души веселилась, представляя картинку, как сногсшибательная Алла торгуется на улице за лишний рублик к гонорару. Однако соглашалась с подругой в том, что заказные публикации – статья особая, к ним с обычным аршином не подойдёшь. Хорошая заказная статья обычно требует куда больше времени, знаний и сил, чем большинство рядовых корреспонденций. Она создаёт вокруг заказчика определённое общественное мнение. А репутация, имидж, как теперь говорят, – это уже не простая информация, скажем, о банковском продукте. На кон ставятся другие интересы. И журналист выступает борцом за эти интересы. Пусть даже нанятым. В конце концов, на работу или на службу люди тоже нанимаются за вознаграждение, а не только за идею…