Array Коллектив авторов - Рождество у Шерлока Холмса

– Ну и кому это, по-вашему, понадобилось? – врач сел за стол и тут же добавил: – Подождите! Я еще работал вечером, а вы уже отправились спать. Как так вышло, что вы не спали ночью?

– Просыпалась помолиться.

Пистимея кивнула в сторону буфета, где за дверцей прятались от посторонних глаз иконы.

– С Рождеством! – вспомнил Петр Петрович. Их пути с верой разошлись еще в пятнадцатом году, на войне, и сейчас пересекались лишь изредка, только потому что жил он в квартире верующей Пистимеи.

– С Рождеством Христовым!

– Получается, кто-то поднялся на колокольню и решил так отпраздновать?

– Ох, не знаю, Петр Петрович, – вздохнула Пистимея, – переживаю теперь, что будет с тем, кто учинил это. Найдут и накажут ведь! А человек явно зла не хотел.

Петр Петрович чуть не поперхнулся чаем, сдерживая смех.

– Найдут? Это Пушков-то найдет и накажет?

Врач усмехнулся про себя, представив что-то смешное, снова потянулся к чашке, но на этот раз завтрак прервал стук в дверь!

– Товарищ Яковлев! – послышалось с лестницы. – Товарищ Яковлев, вы дома?

«Где же еще мне быть?» – ответил про себя Петр Петрович с раздражением. А причин для раздражения существовало две.

Первая – это фамилия Яковлев, к которой врач никак не мог привыкнуть, имея при этом с рождения и до недавних событий другую, менее благозвучную для нынешнего времени. Вторая же – Пушков, голос которого узнал врач – представитель новой власти, начальник отделения народной милиции и самого Петра Петровича. Немногим старше Яковлева, в прошлом – работник местной стекольной фабрики, став после революции «большим» начальником, начал всячески навязывать свой авторитет. Непробиваемый врач долго противился этому, пока не осталось выбора, кроме как встать под началом Пушкова. В частности, Петру Петровичу не нравилось то, что Пушков по служебным обязательствам звал его на любые освидетельствования медицинского характера. Даже бесполезные – например, когда Яковлеву пришлось писать в отчете «отек на спине характерен удару оглоблей» для случая с десятком свидетелей, когда этой самой оглоблей кого-то огрели.

Вот и сейчас Петр Петрович решил, что Пушков снова пришел из-за какой-нибудь ерунды, и все же должность не только врача, но и медэксперта, будто специально созданная Пушковым, чтобы действовать Петру Петровичу на нервы, обязывала подчиняться.

– Петр Петрович! – с ходу начал Пушков, едва зашел в коридор через открытую Пистимеей дверь. Зашел прямо в сапогах с налипшим снегом в столовую. И быстро проговорил, только завидев врача, сидящего за столом: – Собирайтесь, поехали.

Яковлев тяжело выдохнул, скрыл недовольство такой прямолинейностью, но все-таки вставать из-за стола не торопился. Доесть неторопливо завтрак было делом принципа.

– Что на этот раз, товарищ Пушков? – поинтересовался врач, с особой иронией выговорив «товарищ». – Очередная пьяная драка с повреждением ограды?

– Там…

– А может, – продолжил Яковлев, уже не скрывая недовольства, – у вас наконец что-то серьезное? Труп там, например?

– Труп, товарищ Яковлев.

Петр Петрович снова хотел перебить милиционера, но остановился на полуслове, услышав неожиданное подтверждение догадки.

– Что вы говорите… – проговорил врач тихо, чуть ли не себе под нос

Раздражение исчезло мгновенно, появилась заинтересованность, а с ней и тревожность. Смертей, из-за которых Пушков мог обратиться к Яковлеву, в городе давно не происходило.

– И кто же? – спросил наконец Петр Петрович.

– Масленников. Священник.

Врач и ассистентка переглянулись. Пистимея, которая в присутствии Пушкова всегда закрывала собой буфет с иконами, в ужасе прикрыла рот ладонью. Петр Петрович тоже чуть не поддался нахлынувшему неприятному чувству, но вовремя собрался.

– У вас случайно лишней пары варежек или хотя бы перчаток не найдется? – неожиданно спросил Пушков.

– Нет, а с вашими что?

– Да как в землю провалились. С самого утра найти их не могу.

Яковлев смирился с тем, что некоторыми принципами вроде завтрака можно пожертвовать, и коротко сказал:

– Поехали.

У храма, куда вскоре прибыли врач и молодой начальник милиции, уже столпились люди, которых с переменным успехом сдерживали немногочисленные подчиненные Пушкова. Толпа из пары десятков жителей плакала, скрипела свежевыпавшим снегом и выпускала пар. Женщины рыдали навзрыд, отворачиваясь от места, где находилось тело. Мужики смиренно молчали, опустив шапки.

– Сюда, Петр Петрович, – Пушков показал рукой в сторону оврага, что располагался под стенами колокольни. Там, в самом низу, уже припорошенный, с выглядывающей из-под снега посиневшей кожей лежал мертвый отец Георгий. В миру и в особой картотеке Пушкова значащийся как Георгий Масленников. Одет он был в грязный изношенный полушубок, шапки на нем не было, отчего седые волосы лежали растрепанными на снегу и лице покойника.

Постоянно проваливаясь ногами в снег, Петр Петрович добрался до трупа, наполовину откопанного двумя милиционерами из сугроба. Лицо провалилось будто по инерции от удара. Из приоткрытого рта виднелась застывшая струйка темной крови, растворившаяся где-то в густой бороде. Руки с изрезанными ладонями смотрели в стороны.

Подняв взгляд на колокольню, выследив четкую вертикальную траекторию, Яковлев снова вернулся к телу. «Без вариантов,» – заключил он.

– Я так понимаю, вам уже ясно, что случилось, Евгений Максимович? – обратился врач к только подошедшему начальнику. Тот из-за невысокого роста пробирался через сугробы с трудом.

– Ясно как день. Напился, разбил окно, проник внутрь, поднялся на колокольню, разбудил половину города после чего сорвался вниз, – разложил по полочкам Пушков. – То грозился спалить мне там все, а вот нате – допрыгался.

Петр Петрович со стыдом вспомнил, как ночью с радостью дождался последнего удара колокола, пытаясь уснуть. Оправдываясь, врач напомнил себе, что Масленников давно перестал быть тем, кем являлся до закрытия храма. Бывший священник жил неподалеку и наблюдал, как большевики превращали храм в продовольственный склад, вытаскивая все ценное. Спившийся, больше походивший на бродягу, чем на священника, он только давал повод Пушкову с его псами унизить и без того всюду гонимую церковь в глазах горожан. Итог был предсказуем. Но не такой нелепый и трагичный.

Раздумья врача прервал неразборчивый шепот сбоку: «Помяни, Господи Боже наш, в вере и надежде живота вечнаго…» Петр Петрович повернулся и увидел даже не молодого, а юного милиционера. Тот с мокрыми от слез глазами смотрел на священника, проговаривал едва слышно молитву: «Упокой, Господи, душу невинно убиенного раба Твоего Георгия». Яковлев увидел, как милиционер хотел перекреститься, но того остановил напарник, что стоял рядом, ткнув локтем в бок.