Майя Гельфанд - За закрытыми дверями

– Ты обрати внимание, – советовала Беллочка со знанием дела, – что-то он в последнее время сдал. Да-да, и не отрицай. Что-то посерел, потолстел. Обрати внимание, мой тебе совет.

– Обязательно обращу, – пообещала Наталья. Ей не хотелось расстраивать подругу отказом, но и всерьез принимать ее наставления тоже не хотелось. Она-то знала, что все в жизни сделала правильно, а потому с высоты своего многолетнего супружеского опыта могла позволить себе снисходительно улыбнуться Беллочкиным потугам ее раздразнить.

Хотя она и сама знала, что Леонид в последнее время действительно погрузнел, поседел. Высокий, полнотелый, с большими глазами, носом и губами, он был похож на стареющего усталого слона. У него всего было много: здоровые крепкие руки, длинные толстоватые ноги, солидный, как рюкзак, живот. Волосы он зачесывал назад и замазывал гелем по той банальной и прозаической причине, что их количество на его голове стремительно уменьшалось; на нос надевал дорогие очки без оправы и душился хорошим одеколоном. На шее он обязательно носил галстук или платок, чтобы скрыть двойной подбородок и дряблую кожу, а взгляду придавал светскую порочность. Он всегда любил хорошо выглядеть, не скупился на модные и дорогие шмотки и знал, что умеет производить должное впечатление. Красивый, холеный мужчина. Наталья знала, что ей повезло.

– У него много работы, – уклончиво ответила Наталья.

– Ага, работа! Знаем мы эту работу! Все мужики – сволочи, это я тебе говорю!

Конечно, у Беллочки был богатый опыт по части мужского сволочизма. Она могла бы читать на эту тему лекции и вести мастер-классы, если бы была чуть пообразованней да попроворнее. А так приходилось пилить чужие ногти, слушать чужие истории, жить чужими жизнями и мечтать о чужом счастье.

Остаток пути прошел без приключений. Было даже весело. Хоть они и ехали в грузовом вагоне, холодном и грязном, зато из главного вагона-ресторана слышались голоса, смех, и всю ночь пели песни. Вкусно пахло жареным мясом, сигаретным дымом, теплой едой. Как они догадались, это артистов эвакуировали. Мусечка с Леночкой принюхивались к этим запахам и представляли себе, как нежная ароматная телятина розовеет на тарелке, как расползается румяная корочка картошки, когда берешь ее в руки, как хлебная мякоть, словно сладкая вата, растворяется во рту, оставляя блаженное послевкусие… Убаюканные этими счастливыми видениями, они заснули.

Поздно ночью голодные, уставшие донельзя Мусечка с Леночкой сошли с поезда. В руках у Мусечки – небольшой чемодан с самым необходимым. Теткин адрес был написан неразборчиво и криво на выцветшей бумажке. Мусечка попыталась было поспрашивать прохожих, но никто не останавливался, чтобы им помочь. Зато в толпе то и дело шастали, щуря хитрые глаза, подозрительные личности, а то и просто проходимцы.

Наконец какой-то седой пожилой гражданин в тюбетейке и с густыми усами остановился рядом с ними.

– Выковыренные? – спросил он.

– Чего?

– Выковыренные?

– Эвакуированные, – догадалась Леночка.

– А, ну да, – согласилась мать.

– Доведу вас куда надо.

Они долго плутали среди грязных узких улиц, спотыкаясь в темноте и пару раз чуть не сломав себе шею. Наконец остановились возле дома с наглухо забитыми окнами.

– Вот, – сказал проводник. И протянул смуглую потную руку за платой.

Мусечка смутилась.

– Одну минуточку, – сказала она, делая вид, что ищет деньги среди исподнего, хотя прекрасно знала, что ни копейки больше не осталось. Но проводник, не дожидаясь, подхватил их чемодан и, пошевелив на прощание усами, исчез в темноте в неизвестном направлении. Мусечка с Леночкой не успели даже понять, что произошло, как обнаружили себя в чужом городе под зловеще поблескивающими в темноте звездами, без денег и вещей, напротив замурованного, явно нежилого, дома.

Бедная Мусечка сползла по стене на залитую нечистотами землю, вдохнула запах мочи и прелости и заплакала. Пожалуй, впервые после ареста мужа она плакала так горько. Все эти годы она не позволяла себе распуститься – нужно было выжить самой, затем найти дочь, а теперь, когда спасение так подло ускользнуло из рук, ей стало невыносимо обидно.

Леночка присела с ней рядом. Она тоже плакала и гладила мать по седым волосам. Несмотря на суровый нрав и колючий взгляд, она была сущим ребенком – плаксивым, обидчивым, недолюбленным. Привычка выживать была намного полезнее в создавшейся обстановке, чем все прочие навыки, которые она тоже приобрела в детдоме.

– Сиди здесь, – строго сказала она матери. Та лишь всхлипнула, ничего не ответив.

Леночка вгляделась в темноту. Слава богу, ночи еще были теплыми. Она дала глазам время привыкнуть. Старая детдомовская привычка никогда не погружаться в сон полностью, быть все время на стреме, начеку, в полудреме, а также кошачье умение видеть в темноте сейчас оказались очень полезными. Кстати, тощие облезлые кошки шныряли между ног и оглашали ночной покой пронзительными воплями. «Где коты – там должны быть и крысы, – рассуждала Леночка, – а где крысы – там еда. А где еда – там дом».

Вглядываясь в темноту, она пошла на протяжный зов котов, которые в перерывах между драками и угрожающими воплями копошились в кучах чего-то несусветного, отыскивая пищу. Вскоре она заметила и крыс, снующих среди гнилья. Леночка подошла ближе и непроизвольно отшатнулась, с трудом удержав крик. Куча тряпья, по которой ползали крысы, была трупом какого-то животного, вернее, останками, сильно изъеденными крысами и обкусанными голодными кошками. Подавив тошноту, она пошла дальше, пока не увидела домик, показавшийся ей жилым. Леночка осторожно постучала, но ей не открыли. Она заглянула в окно. Незнакомая ей старая женщина, обхватив голову, дремала за столом, на котором горела одинокая тонкая свеча.

– Вставай, – растормошила Леночка мать, которая все еще рыдала. – Пойдем, я, кажется, нашла дом.

Так они поселились у тетки, в доме с каменным полом и русской печью с высокой трубой. Тетка телеграммы, конечно, не получала, родственницу с ребенком не ожидала и вообще вначале была против столь беспардонно нагрянувших гостей. Но Мусечка с Леночкой были такими жалкими и голодными, а время – страшным и опасным, да и дело шло к зиме, а в хозяйстве руки всегда пригодятся, что старуха ворчливо согласилась их принять. Благо своей семьи у нее не было.

Поначалу все вокруг казалось странным и диковинным, словно в восточной сказке: и худые кошки, снующие по помойкам вместе с голодными беспризорниками, и нищие калеки, побиравшиеся рядом с рынками, и страшные женщины в черных чадрах до земли, которые даже в самый свирепый зной не снимали свое жуткое одеяние, и жующие жвачку верблюды, скучавшие прямо посреди городских улиц, и раскидистые огромные пальмы, на которых росли маленькие оранжевые и коричневые плоды, и чайханы с низкими столикам на толстых роскошных коврах, где целыми днями по восточной традиции просиживали мужчины, пока женщины возились с детьми или хлопотали по хозяйству.