Array Сборник - Самому себе не лгите. Том 2

Лет тридцать назад, закончив курс лечения в санатории, я ждала приглашения на посадку в аэропорту города Боржоми. Вылет самолёта в Москву задерживался. Прошло ещё два часа, и моё терпение иссякло окончательно. Я стала оглядываться по сторонам в поисках человека, которому могла бы излить своё неудовольствие в связи с задержкой рейса. Вокруг меня стояли люди с кавказским типом внешности, к которым я не решалась обратиться. Неожиданно я увидела высокую женщину и, как мне показалось, славянку, поскольку у неё были светлые, слегка рыжеватые волосы, голубые глаза, а всё её лицо было обильно усыпано веснушками. Она тоже ждала рейс на Москву.

Я заговорила с ней, и она охотно откликнулась, но почему-то заговорила с сильным акцентом. «Что это вы так разговариваете? Как будто притворяетесь!» – наивно спросила я. На это моя собеседница ответила: «А я чистая грузинка. Коренные грузины именно так и выглядят». Я была удивлена. Мой интерес к ней сильно возрос, и я стала расспрашивать её, с кем она летит в Москву и с какой целью. Кивком головы она указала на своего мужа, черноволосого и кареглазого, типичного грузина. А летела она в Москву, чтобы сделать там операцию на открытом сердце.

При этих словах я потеряла дар речи. Когда же смогла говорить, то спросила, где они собираются остановиться в Москве. Оказалось, что пока они не знают и будут выяснять на месте. Я почувствовала, что в такой ситуации не могу остаться равнодушной к судьбе молодой женщины. Я слышала о подобных операциях и читала книги известного хирурга Амосова, но никогда не видела живого человека, которого через несколько дней располосуют и будут колдовать над его открытым сердцем.

Охваченная порывом бесконечного сострадания, я хотела на деле выразить ей своё сочувствие и, не раздумывая, предложила ей с мужем остановиться в моей квартире в Москве. Естественно, что своё решение я не согласовала ни с одним членом своей семьи. Нана, так звали женщину, и её муж Зураби согласились, так что ко мне домой мы приехали втроём.

В то время мы жили вчетвером: свекровь, мой муж, я и наша дочь Лиля. У свекрови была своя небольшая комната, моя и Лилина кровати стояли в спальне, муж спал в гостиной на диване. Вспоминая недавно с дочерью события далёкого прошлого, мы никак не могли понять, как нам вшестером удалось разместиться в нашей квартире. Единственное объяснение этому состоит в том, что тогда мой муж находился в командировке или в отпуске, так что гости спали в гостиной. Я не позволила бы себе предложить спать кому-нибудь из них на полу.

На следующий день после приезда Нана легла в больницу. Перед уходом она грустно посмотрела на меня, а у меня разрывалось сердце от сочувствия к ней и страха за её жизнь.

Операция была проведена через несколько дней. Вечером, вернувшись с работы, я спросила Зураби, как дела у Наны. Зураби ответил, что Нана умерла на столе хирурга…

Я знала, что у Наны осталась дочка, десятилетняя Хатия. Теперь, когда девочка осталась без матери, я во что бы то ни стало хотела принять посильное участие в её судьбе, поэтому предложила Зураби отправить Хатию в пионерский лагерь от моей работы. Моя дочка Лиля была всего на год старше Хатии, и я надеялась, что дети подружатся.

В подмосковном пионерском лагере девочки оказались в одном отряде. Но мои надежды на их дружбу не оправдались. К сожалению, некоторое время я не знала об этом и поэтому не догадывалась о переживаниях маленькой грузинской девочки. Лиля и Хатия были слишком разными, чтобы найти общий язык. Лиля – активная, стремительная, бойкая и необыкновенно подвижная, а Хатия – скромная, тихая, незаметная, замкнутая, почти не говорившая по-русски. К тому же Хатия никогда прежде не посещала детский сад и не бывала в пионерском лагере. Навыков общения с детьми своего возраста у неё также не было. Лиля принимала активное участие в различных играх и соревнованиях, занималась в нескольких кружках, играла в волейбол и пинг-понг, вышивала, и ей было совершенно неинтересно и некогда опекать свою новую знакомую. Да и я, по-видимому, не сумела внушить дочери необходимость сострадать и сочувствовать девочке-полусироте, оказавшейся в совершенно чужой для неё обстановке.

Через неделю после начала смены в пионерском лагере, в субботу, Зураби поехал туда и, узнав от Хатии, что она там совсем одна и очень страдает от невнимания сверстниц, сделал Лиле внушение, что вести себя подобным образом по отношению к Хатии не следует. От него же я узнала, что Хатия очень обижена на Лилю. На следующий день, в воскресенье, я тоже отправилась в лагерь и поговорила с дочерью. Она обещала мне уделять Хатии больше внимания, но не более того. Никакой дружбы с ней она мне не обещала. Я была расстроена, поскольку внутренне чувствовала свою ответственность за судьбу девочки, которую мне доверил Зураби. Как оказалось позже, никаких подвижек во взаимоотношениях Лили и Хатии так и не произошло, что меня сильно огорчало. Однако ближе к концу смены Хатия всё же подружилась с другими девочками, тоже тихими и спокойными, и я вздохнула с некоторым облегчением.

Смена закончилась. Хатия не захотела оставаться в пионерском лагере на следующую смену и возвратилась с отцом в Грузию. Как дальше сложилась её судьба, я не знаю, но и до сих пор чувствую перед ней свою вину за её нереализованные надежды на ласку и внимание в самый трудный период её жизни, когда она потеряла мать.

Наши взаимоотношения с Зураби на этом не завершились. На следующий год он прилетел в Москву уже с новой женой, учительницей Марго. Какие дела были у этой пары в Москве, не знаю. Помню только, что, приходя домой после работы, я всегда видела её на нашей крошечной кухне. Обычно она готовила целую гору мяса, которое обильно сдабривала зеленью. Повзрослевшая за год Лиля теперь считала своим долгом уделять гостям больше внимания и поэтому много времени проводила возле Марго, разговаривая с ней и присматриваясь к тому, как и что она готовит. Так сложилось, что грузинские гости стали приезжать к нам каждое лето и останавливались на неделю, а то и на две. А потом они попросили нас принять своих друзей. Тогда мне пришлось как можно вежливее дать им понять, что их визиты к нам более нежелательны, тем более что мой муж с самого начала к этим визитам относился неодобрительно. Но перед маленькой Хатией я чувствую вину до сих пор.

Из этой истории моя дочка сделала вывод, что людям в трудную минуту нужно помогать. И вот спустя года три-четыре она действительно проявила чуткое отношение к «терпящему бедствие» приезжему из Молдавии. Возвращаясь домой после школы, она увидела на лестничной площадке низкорослого, кряжистого мужчину, который звонил в дверь нашей квартиры. В руке он держал ведро c черешней. На вопрос, кого он хочет видеть, мужичок ответил, что приехал к другу и хотел бы у него остановиться.