Array Сборник - Самому себе не лгите. Том 2

Москвич, родился в 1952 году. Профессиональный художник-иконописец. Член Московского Союза художников. Имеет два ордена РПЦ.

В 2010 г. обратился к литературе. Пишет стихи и прозу.

В 2016 г. принят в Союз писателей России.

Серебряный лауреат Международной литературной премии «Золотое перо Руси» за 2016 г. Дипломант литературных премий Союза писателей России: «Серебряный крест» за 2018 г. и «Лучшая книга года», 2016–2018. В 2019 г. награждён медалью И. А. Бунина «За верность отечественной литературе» ( Союз писателей России ) , в 2020-м – почётным званием «Заслуженный писатель МГО Союза писателей России» и медалью МГО СПР «За мастерство и подвижничество во благо русской литературы».

– Не же-ла-ю! – Осип надул губы и как-то не по-мужски запрокинул короткую, поросшую подростковым пушком шею.

– Почему, Ося? – мама с укоризной поглядела на сына. – Неужели не верить слаще, чем верить? Ведь того, во что ты не веришь, для тебя не существует. Зачем себя самого обкрадывать?

– Мама, ты опять за своё! Сколько раз я тебе говорил, что не желаю верить просто так, бездоказательно. Ну скажи, почему я должен принимать на веру чьи-то сказки и предположения?

– Почему сказки и предположения? Разве слова очевидцев ничего не значат? Почему личные мнения неверующих людей становятся для тебя символами истины? Ведь они, если рассудить здраво, уж точно бездоказательны, «не верю» – не значит «нет».

– Мам, ну сколько можно играть словами? Вот я сегодня читаю: армянский священник Агоян свидетельствует, что патриарх зажигал свечи не от Благодатного огня, а от спичек [1] Армянский священник заявил, что раскрыл тайну Благодатного огня (Москва, 12.03.2018 – РИА «Новости»). . Скажи, почему я не должен верить священнику Агояну?

– А если он врёт?

– Как так, ты же сама говоришь, что священник не может обманывать!

– Хорошо, тогда поверь тысячам священников, свидетельствующим, что Благодатный огонь сходит чудесным образом! Что тебе мешает?

– А ты не допускаешь мысли, что это может быть коллективное очарование?

– Ничего себе очарование! Несколько веков подряд каждую Великую субботу турки стояли в храме с саблями наголо. И если бы хоть раз Огонь не сошёл по патриаршей молитве, они бы устроили обещанную резню. Согласись, османы следили за спичками покруче Агояна. Почитай историю.

– Историю пишут люди, и пишут так, как им надо.

– Ты думаешь, раньше не было Агоянов? И вот что я тебе скажу, Ося. Это очень похоже на наследственную злость. Ты слышал про рассечённую колонну перед входом в храм Гроба Господнего? Нет? Тогда слушай.

В году, кажется, 1579-м армяне не захотели ни с кем делить Божественную благодать и в Великую субботу выгнали из храма всех, кто исповедовал православную веру. Дело в том, что большинство армян принадлежат к так называемой Армянской апостольской церкви, это несколько иная вера, чем наша. Так вот, в ту Субботу Огонь сошёл не в храме, а на уличную колонну, ближайшую к месту, где молился изгнанный из храма православный патриарх. Сноп огня рассёк мрамор колонны по вертикали. Рваный след можно видеть и сейчас. Это чудо свидетельствовали сотни людей, оно описано. Это история, Ося.

– Знаю я ваши истории. Попадёшь – не отмоешься!

– Ось, ты не заболел?

– Мама, я не заболел! Я не могу вот так взять и поверить в то, что всё происходящее на свете курирует добрый верховный правитель. И что ни один волос не упадёт с наших голов без его ведома. В чём тогда виноваты тысячи младенцев, ведь они умирают, не успев совершить ни одного даже мало-мальски несмертного греха?

– Ося, радость моя, на твой вопрос есть простой ответ: не знаю. Но моё незнание не подтверждает твоих слов. Есть то, что человек знать не может, однако его незнание не отрицает того, чего он не знает. Ты ничего не сможешь доказать, если будешь апеллировать к незнанию. Спорить можно только о знаниях. То, что не знаем ни ты, ни я, согласись, вне спора.

– Мама, ты укоряешь меня в нежелании знать. Но я действительно не хочу знать! У меня есть, как у всех, интуиция, и я предчувствую неправду в том, во что мне так настойчиво предлагают верить.

– Как жаль, Ося, что мы говорим с тобой на разных языках. Ты очарован земным бытием. Оно кажется тебе бесконечным и беспредельно замечательным. Ты примеряешь его на себя как огромную рубаху. Тебе ещё расти и расти, чтобы врасти в размер. А пока воротничок прикрывает глаза и ты видишь только переплетения ниток и красочную шелкографию поверхности, я не смогу объяснить тебе сейчас, что над рубашкой есть огромный купол синего неба, а ночью над кудрявой макушкой твоего подросткового нигилизма зажигаются яркие звёзды. Ты их не увидишь, даже если захочешь. Редкому человеку даётся зрение сквозь обстоятельства. Мы с тобой не из таких. Я не могу объяснить так, чтобы ты меня правильно понял, а ты ещё не имеешь внутренних сил поверить мне на слово.

Но ты мой сын, Ося, и я люблю тебя больше жизни. Взрослей, мой мальчик, ведь я должна успеть передать тебе то, что знаю сама, то, что я выстрадала своей жизнью. Когда меня не станет, ты будешь в этом мире единственной весточкой о том, что я была. Мы должны успеть понять друг друга. Время летит так быстро!

– Мама, и я люблю тебя и очень хочу, чтобы мы поняли друг друга. Но как мне быть с тем, что я вижу? Я вижу толстопузых священников на «мерседесах», слышу бесконечные хвалебные речи. Ты же сама с усмешкой говорила, что о вас, художниках, и не вспомнили, когда отмечали окончание росписи. Митрополит наградил правящего архиерея, тот что-то ценное подарил митрополиту, повесили орден на грудь городскому голове, даже журналистам, пару раз пискнувшим про роспись, грамоты нарисовали. А о вас, исполнителях красоты, ни на торжественной церемонии, ни на банкете не сказали ни слова! Не упомянули старичка архитектора, построившего храм, никого, кто реально хоть что-то сделал! Я же помню, как ты старалась не заплакать…