Нада Калина - Иллюзория

Впрочем, так думалось девушке, соскучившейся по реальной жизни. На самом деле все эти пункты нормальной жизни давно стали рубриками виртуального меню. Общение других людей, объединённых и одновременно разобщённых инновационными техническими возможностями, было похоже на обмен впечатлениями о просмотренном в телекомпе, найденном в недрах инета, об информации в медиафайлах, о новостях в мире гаджетов.

Мана мечтала о дальних странах, скучала по многолюдным мероприятиям, шумным вечеринкам. Она любила размышлять и делиться мыслями с друзьями. Теперь для общения оставался только фоновизор. Общаясь через гаджет, Мана слышала и видела не только звонивших приятелей, но и жизнь, которой они жили. Она прислушивалась к каждому звуку, особенно ей нравилось, когда звонили не из дома.

– Ты где? – с любопытством начинала она разговор с подругой, присматриваясь к фону.

– В кафетерии. Пью кофе, – отвечала та, поставив чашечку на блюдце.

Мане казалось, что она слышит звяк чашечки о блюдце.

– Там много людей? – спрашивала затворница.

– Нет. Человек пять, – подруга показывала зал кафетерия, по которому сновали роботы-официанты.

– Это много, – вздыхала Мана, поглядывая в окно. – Там у вас музыка живая?

– Не-а, – подруга, сидящая в кафе, говорила безразличным голосом.

– Это сакс, вроде?

– Ну да, кажется, джаз называется.

Тут Мана начинала приплясывать на месте, прислушиваясь к фоновой музыке, потом задавала следующий вопрос:

– А ты танцуешь?

– Что ты? – удивлялась подруга. – Это же не дэнсрум, а кафе. Каждый сидит в своём фонике, и никто ни на кого не смотрит. Вчера прочитала на одном сайте афоризм дня: «Если на том свете есть инет, то человек и не заметит, что умер!»

Мана вспоминала время, когда она делила жизнь с другими людьми. Как можно сидеть в фонике, когда рядом есть люди? Фаббинг 4 4 Фаббинг (phubbing; от англ. phone – «телефон» и snubbing – «пренебрежительное отношение») – привычка постоянно отвлекаться на свой гаджет во время разговора с собеседником. – бич века, большинство людей даже не замечают, что зависимы от гаджетов. Сейчас она отдала бы полжизни за вечер живого общения! Сердце щемило от невозвратности.

С каждым новым видеозвонком от друзей она понимала, что тем нечего ей сказать, – они боятся потревожить её рассказами о своём настоящем, а спрашивать о том, как живёт она, как у неё дела, и вовсе было неприлично. Все понимали, что самоизоляция вырывает человека из привычного хода жизни, сужает возможности его жизнедеятельности до простых скучных манипуляций.

Правда, жители многих цивилизованных стран без всякой самоизоляции по своей воле сидели дома, обложившись кучей программ и приложений к домашним гаджетам, они привыкли заполнять жизнь мнимым и кажущимся. Мана, как и многие окружающие её люди, привыкла пользоваться предложенными условиями жизни. Но сейчас она не любила виртуальности. Ей нравилось всё живое и настоящее. А дома, как бы ни было уютно, всё-таки жутко холодно от одиночества. Мирок, в который погрузилась Мана, стал настолько тесным и серым, что утром ей не хотелось просыпаться.

Она уговаривала себя – всё это ненадолго, весь этот болезненный ужас обязательно пройдёт. Но время шло. Болезнь со страшным названием гипермутация не уходила. Как случилось, что заразилась именно она? К чему анализировать, если это уже случилось. Не повезло. Все заболевшие справляются с болезнью сами – это решено на самом высоком государственном уровне. Доктора только наблюдают за больными.

Болезнь – это не просто сбой в работе организма. Болезнь приходит к человеку, чтобы остановить его, мчащегося по стремительному курсу жизни и забывшего о важных вещах – более важных, чем работа, карьера, личные амбиции. Мана всегда знала это. Наверное, поэтому она не проявляла видимого беспокойства по поводу навалившейся вирусной заразы. Что ж, больна, значит, так надо. Для чего-то.

Все признаки болезни она воспринимала как временное неудобство. А время, как бы невзначай выделенное болезнью, надо было проводить с пользой – поразмышлять, пофилософствовать, подумать о том, что ты делаешь не так. Мана несмотря на болезнь и самоизоляцию пыталась жить активной жизнью. К болезни она стала привыкать – человек ко всему привыкает. Случались, однако, моменты отчаяния, когда виртуальные развлечения надоедали, никаких заданий не было, читать категорически не хотелось, а стены жилища становились серыми и унылыми. Но самое паршивое – они обозначали границы её существования, давили на неё, отнимали способность к воображению, с помощью которого девушка временами боролась с хандрой.

В последний четверг месяца – Мана ненавидела этот день – к ней являлся доктор. Доктора всегда были разные, Мана перестала спрашивать имя пришедшего – зачем, если в следующий раз будет другой? Доктор был в отвратительном жёлтом комбинезоне и маске, похожей на шлем скафандра. Первым делом он брызгал на девушку со всех сторон распылителем-дезинфектором, вероятно, для собственной безопасности, вряд ли это было лечением. Вокруг больной образовывалось довольно плотное облако, от которого хотелось чихать, кашлять и плакать одновременно. Мана потом несколько дней освобождалась от этой невидимой ловушки, отвратительно вонючей и запирающей организм. Жёлтое чудовище, не смотря на созданную только что защиту, стояло в дверях и задавало вопросы, почти всегда одинаковые:

– Квартира сто девяносто третья?

Доктор никогда не спрашивал, как зовут заболевшую. Наверное, имя ему было известно из базы пациентов, находящихся на домашнем лечении. А, может, и вовсе было ни к чему.

– Да.

– Как Вы себя чувствуете?

Девушка чувствовала себя, как гусеница в тесном коконе, но она знала, что отвечать нужно по существу:

– Очень тесно.

– Всегда?

– Нет, только сейчас, когда вы… – она не договорила, потому что не знала, как правильно называется проделанная процедура.

– Шутц-защита. Это называется шутц. Я имею в виду не сейчас, а вообще, – доктор приготовился записать ответ, нажав кнопку на рукаве скафандра.

– Я…я… – Мана не знала, какими словами назвать то, что с ней происходит во время болезни, – не знаю, как-то неудобно.

– Что-то изменилось за прошедший месяц? Стало лучше, хуже? – голос доктора был громкий и легко продирался через его скафандр и пелену дезинфекции вокруг Маны.

– Нет, пожалуй… Но…

Мана никогда не успевала ни объяснить своё состояние, ни задать вопрос доктору. Он быстро разворачивался и исчезал. Девушка была рада, что этот одетый, как астронавт, незнакомец без имени и звания уходил. Оставалось только дрянное облако, как заколдованный круг, тесный и неуютный. Поначалу она думала, что это и есть лечение. Ведь как-то надо было избавляться от неприятных проявлений болезни. Гипермутация заключалась в том, что её тело каждый день видоизменялось. Оно становилось то непомерно большим, то слишком тощим и негнущимся. Иногда раздувалась одна половина тела, от этого появлялись неудобная кособокость и хромота, а когда Мана пробовала сесть на табурет, то часто падала, не рассчитав, что та половина тела, которая намного больше второй, вылезает за край сидения и, перевешивая, стремится по закону земного притяжения вниз. На обычный стул со спинкой она даже не пробовала присесть – спинка всегда мешала.