Ирина Мартова - Такие разные люди

Укора в словах сестры Федор не распознал. И не хотел понимать ее обиды – зачем себя обременять…

– Ты, Татьян, не дрейфь, – громко хохотнул он. – Подумаешь, семьдесят. И на меня не обижайся – дел по горло. Приехать не смогу, некогда. На днях, может, забегу, если получится.

Сестра молча слушала, не возражая, а он словно этого и ждал, быстренько закруглился:

– Ну, пока, сестрица. Поздравляю еще раз.

Глядя на вдруг замолчавшую трубку, именинница тяжело вздохнула. Оглянулась вокруг, словно искала помощи или поддержки…

Опомнилась, поняла, что одна. Сообразила, что надеяться не на кого.

Нахмурилась, чувствуя, как одиночество, нахлынув, окружает ее со всех сторон. Грусть и тоска осязаемо повисли в небольшой комнатке.

Не желая сдаваться, Татьяна Сергеевна поспешно встала и, накинув на плечи платок, медленно направилась к входной двери. Вышла, прихрамывая, на лестничную площадку и осторожно позвонила в соседнюю дверь.

Веселая трель дверного звонка разорвала гулкую тишину лестничной площадки, но за дверью никто не подавал признаков жизни. Женщина, оглянувшись по сторонам, настойчиво нажала еще раз на выпуклую черную кнопку и внимательно прислушалась. Через несколько минут за дверью все-таки раздались шаркающие шаги, и на пороге показался тучный лысый мужичок в майке и полинявших тренировочных штанах с вытянутыми коленями.

Увидев соседку, он расплылся в улыбке:

– Танька, здоро́во! Ты чего?

Татьяна Сергеевна, смущенно пожав плечами, начала было разговор:

– Добрый день, Сергей!

Сосед округлил глаза, почесал лысину и, особо не церемонясь, прервал женщину:

– Да какой же день? Окстись, соседка! День уже, Танька, прошел! Вечер наступил…

– Да, да, – заторопилась именинница, – конечно, вечер. А где же твоя половина? Марина дома?

– Дома, – кивнул Сергей, – где ж ей быть? А чего надо?

Татьяна, растерявшись от такого напора, опустила глаза и как-то виновато проговорила:

– У меня день рождения сегодня.

– Да ну? – удивился сосед. – Тогда поздравляем.

– Спасибо, – кивнула именинница. – Я торт купила, чаек заварила. Хотела Маринку пригласить. Посидим, поговорим… И тебя, конечно, вместе с ней, а?

Сергей провел рукой по лысине, почесал за ухом и замотал головой.

– Нет, нет, соседка, не получится.

– Почему? – огорчилась Татьяна Сергеевна. – Почему не получится? Она же дома.

– Дома-то дома, но не сможет.

Сергей повернулся спиной, показывая, что разговор закончен. Но, собираясь захлопнуть дверь, милостиво оглянулся.

– Спит она. Всю ночь у дочки была, там внук приболел, а Маринка помогала… Теперь вот спит. Измаялась, извелась, напереживалась. Так что уж извини, празднуй без нас.

Именинница, опустив голову, закивала, заспешила.

– Ладно, ладно… Это ты извини меня. Отдыхайте. Пойду я.

Войдя в свою пустую квартиру, Татьяна тихо прикрыла дверь, прислонилась к ней спиной и замерла. Невеселые мысли, словно рой пчел, клубились в голове. Очень хотелось плакать. Но учительская привычка всегда держать себя в руках не позволяла расслабиться и отдаться нахлынувшим эмоциям.

Татьяна, глубоко вздохнув, горько прошептала:

– Вот и я дожила до того дня, когда и в день рождения некому улыбнуться. Некому слово сказать…

Она медленно прошла в комнату. Огляделась, словно вспоминая что-то, потом достала с полки увесистый альбом с фотографиями своих выпусков и, грустно улыбнувшись, стала внимательно разглядывать чуть пожелтевшие снимки, откуда на нее беззаботно глядели бывшие ученики.

Татьяна покачала головой.

– Ох, сколько ж лет прошло, сколько воды утекло… Я изменилась, а дети мои все такие же… Умные, добрые, веселые. Родные. Любимые. Самые лучшие.

На одной из фотографий она, совсем молоденькая, озорно подмигивала фотографу, а на другом снимке, уже чуть повзрослев, держала в руке журнал выпускного класса.

Ученики уходили во взрослую жизнь, и она менялась. Здесь с короткой стрижкой, там с модной химической завивкой, тут с косой, а вон на том снимке – уже поседевшая, с привычным пучком на затылке.

Именинница вдруг всхлипнула, не справившись с нахлынувшими чувствами. Поспешно вытащила кружевной платочек и закрыла им глаза, не давая пролиться подкатившим слезам.

Как ни сопротивлялась Татьяна Сергеевна, а глухая тоска и глубокая печаль все же настигли ее. Она обернулась к зеркалу и, пристально посмотрела на себя, нынешнюю, семидесятилетнюю. Задумчиво помолчала, а потом, чуть прищурившись, сказала себе, будто подвела итог этому странному празднику:

– Что ж, Татьяна Сергеевна, с днем рождения тебя.

Сказала, словно сразу выплеснула все накопившееся в душе: и обиду, и тоску, и несбывшиеся надежды.

Вздохнула, подошла к старенькому проигрывателю, достала большую виниловую пластинку и, чуть наморщив лоб от напряжения, аккуратно опустила иглу на закрутившийся диск.

Раздалось громкое шипение, что-то заскрипело, треснуло, а потом по крохотной комнате полетел давно знакомый вальс. Тот самый, любимый, который поет о школе, который всегда гордо звучит на первой школьной линейке, под который прощаются с детством на выпускном балу. Гимн учителей и учеников. Мелодия встреч и расставаний.

Татьяна Сергеевна, прихрамывая, шагнула к окну. Что ж… Все когда-нибудь заканчивается. Урок, день, жизнь…

Ночь тихо опускалась на большой город. Засыпали соседи, родственники и ученики.

И только незабвенный «Школьный вальс» все кружился и кружился, отсчитывая свой вечный нескончаемый ритм…

Раз-два-три… Раз-два-три… Раз-два-три…

Машка мечтала стать балериной.

Когда ей едва исполнилось пять лет, она, слегка картавя, выдала маме, занятой лепкой вареников:

– Мамочка, ты хочешь воспитать балерину?

Мама, уронившая от неожиданности ложку, удивленно уставилась на дочь.

– Что-то я не поняла… Машенька, тебе нравится балет?

Машка, взмахнув ресницами, с удовольствием подтвердила ее догадку:

– Да. Нравится. Давно.

Отец, стоящий рядом, деликатно поинтересовался, прикусив губы, чтобы не расхохотаться:

– И как давно, если не секрет?

Дочь, не заметив подвоха, деловито изложила факты:

– Вот как только мама меня родила, так и нравится…

– Ага, – усмехнулся отец, – значит, в пеленках ты именно поэтому ногами дрыгала?

– Не дрыгала, папочка, а танцевала, – Машка оскорбленно нахмурилась.

– Ты, значит, с рождения балерина? – мама зашлась в хохоте.

– Угу, – дочь, восторженно хмыкнула. – Я еще у тебя в животе балериной была.

– Ну, что ж… Отец почесал подбородок и кивнул. – Все с тобой понятно. – Он обернулся к супруге. – Вот так, Валя. Скоро будем всемирно известны. Дочь-то у нас вон какая! Прославит родителей. – Он подмигнул дочери и, чмокнув ее в макушку, похлопал по плечу. – Дерзай, дочка.