Дарья Протопопова - Лондон, мать! Сага о современных женщинах

Не помогло и то, что «Полли» в этот момент обрадовался потоку звуков, отскакивавших от стен обыкновенно тихой квартиры, и заверещал так, будто в комнате находился не один, а десяток длиннохвостых попугаев.

Андреа решил бить наотмашь. С отвращением взглянув на «Полли», он процедил:

– Нашла питомца под стать себе! Как он, весь день бегаешь, суетишься, а в результате только шум и грязь. И сплошные убытки.

Арендная плата за модную квартиру уже давно стала камнем преткновения между Сильвией и мужем. Но никогда еще в их разговорах расходы на совместную жилплощадь не попадали в категорию «убытков».

Сильвии вдруг ужасно захотелось дать Андреа пощечину. Но мелькнуло воспоминание, как однажды, когда на прогулке она в шутку толкнула мужа с тротуара, Андреа толкнул ее в ответ так сильно, что она потеряла равновесие и упала.

«Я тоже в шутку», – сказал он тогда, помогая ей встать.

Передумав давать пощечину, Сильвия подбежала к клетке с попугаем, вынула поилку, сняла клетку с подставки и, повесив на плечо сумочку (в крайнем случае, на номер в гостинице на пару дней хватит, пронеслось в голове), выбежала вместе с клеткой из квартиры, не закрыв за собой дверь.

Попугай судорожно перебирал лапками, пытаясь сохранить равновесие в болтающейся клетке. Мимо мелькали пятна желтого (гравий перед Тейт Модерн), зеленого (листва деревьев), а глаза слепила громада неба. Сильвия понеслась к реке, на мост, с которого во всем великолепии был виден собор Святого Павла. Прохожие с удивлением глазели на нее, всё еще одетую в шелковое кимоно (плевать, может, у меня стиль такой!), на клетку с попугаем, но в Лондоне людей сложно удивить, поэтому через несколько секунд они уже смотрели в другую сторону, на панорамные виды, и забывали о женщине с птицей. Добежав до середины моста, словно до какой-то итоговой точки, Сильвия остановилась перевести дух. Клетку она поставила на решетчатый настил моста, сквозь который просматривалась с высоты тридцати метров мутная вода Темзы. Прямо под ногами, пусть и через решетку, близость смертельной глубины чувствовалась особенно остро. На секунду Сильвии показалось, что мост – это иллюзия, и что если она вдруг перестанет верить в нее, то упадет прямо в городскую клоаку. Ее затошнило, и она села рядом с клеткой, скрестив ноги и стараясь смотреть вдаль, на набережную, на людей, идущих куда-то по твердой земле. Попугай, пришедший немного в себя, отцепился от прутьев, спрыгнул на дно и притих. Сильвия посмотрела на него, и ей вдруг стало жалко и «Полли», и себя, и своей квартиры с видом на Тейт Модерн, которую занесли в «убытки». Окна квартиры она и сейчас могла видеть с моста. Интересно, что делает там Андреа? Он даже не побежал за ней. Может быть, он даже рад, что она ушла, и теперь наслаждается тишиной на их белом диване?

– Полли, Полли, что нам теперь с тобой делать? – прошептала она, и ее шепот утонул в шуме текшей по мосту реки туристов.

Она достала из сумочки телефон. Десять пропущенных звонков от Андреа. И одно сообщение: «Нам надо поговорить».

Стараясь не смотреть на клетку, Сильвия встала, отряхнулась и медленно накинула сумочку на плечо. Стало внезапно холодно то ли от «нам надо поговорить», то ли оттого, что подул ветер и солнце накрыло облаком. Сильвия облокотилась на перила немного в стороне от клетки, словно это был не ее попугай, и вообще она случайно проходила мимо и не имела к этой клетке никакого отношения. Мотнув головой и даже как будто простонав, она сделала несколько шагов обратно к Тейт Модерн; когда стало ясно, что небеса не разверзнутся и ничего, собственно, такого страшного не произойдет, если она оставит клетку на мосту, она подобрала полы кимоно и побежала обратно к башне цвета охры.

Попугай снова остался один. Справа от него высился собор Святого Павла, слева пестрел черно-белыми стенами шекспировский «Глобус» и краснела громада музея с картинами Пикассо и Хокни. Попугай же смотрел на чаек, круживших над причаленным к берегу мусоросборником, озирался на мелькавшие ноги, платья, детские коляски, которые иногда останавливались рядом с клеткой и из них слышались тоненькие голоса и тянулись маленькие ручонки. Детские руки попугая не пугали: он был все-таки больше детской ладони и не сомневался, что сможет, если надо, за себя постоять.

Чайки, одна из которых уже села неподалеку от клетки, волновали попугая гораздо больше. Он хорошо разглядел огромный желтый клюв с красным пятном на конце, словно там застыла капля крови какой-нибудь невинной жертвы. Но вдруг рядом с клеткой притормозили две пары тяжелых черных ботинок. Над ботинками возвышались черные брюки, а над брюками желтели жилеты ярко-лимонного цвета – любимого цвета попугая.

– Что за дела? – сказали первые брюки, поуже. – Кто-то, похоже, оставил клетку с попугаем прямо на мосту.

– Постой, – пробурчали вторые брюки, пошире. – А вдруг это взрывное устройство?

– Какое взрывное устройство? – возразил первый полицейский. – Клетка насквозь просматривается, и дно тонкое, ничего там не спрячешь.

– Ну так давай тогда, рискни. Возьми клетку и отнеси в безопасное место, – полушутя-полусерьезно толкнул напарника в бок второй защитник британского порядка.

Инструкции по обращению с предметами, оставленными без присмотра, подробно описывали, что делать в случае обнаружения бесхозных сумок, коробок, чемоданов, но ничего не говорили о клетках с попугаями.

Вокруг полицейских начала собираться толпа зевак. Попугай с интересом рассматривал всех, особенно полицейских, увешанных рациями, дубинками и наручниками.

Констебль Лулу (с ударением на первом «у» – он был родом из тихоокеанской республики Вануату) вздохнул, шагнул вперед и приподнял клетку:

– У меня такой же попугай когда-то был. Зеленый длиннохвостый, с красной короной на голове. Новозеландский какарик. Потом я переехал в Лондон, и попугая пришлось оставить у родственников в Меланезии.

Попугай и Лулу посмотрели друг другу в глаза.

– Чарли. Его звали Чарли, – добавил Лулу.

– Ну вот и отлично, – обрадовался его напарник, который уже опаздывал на ланч. – Значит, ты знаешь, как с ним обращаться. Пошли отнесем Чарли в отделение.

Так попугай оказался в распоряжении констебля Лулу и поселился в его однокомнатной холостяцкой квартире на станции метро «Слон и Замок». Он прожил там еще пятнадцать лет (Лулу так и не женился), а потом мирно скончался от старости. Умирая, он вспомнил, что однажды видел над своей головой яркое солнце, голубое небо, а вокруг – реку, чаек и толпу улыбающихся людей.