Евгений Диченко - Все на маёвку! Сборник рассказов

Василий был руководителем местной комсомольской ячейки. Увидела его Маня да и пропала. А уж когда он с трибуны выступал с пламенными речами, агитируя крестьян активно вступать в колхозы и помогать ликвидировать безграмотность, Маня и вовсе слушала его, открыв рот.

Оно и немудрено. Вася был молод, хорош собой и весь как бы светился от обуревавших его поначалу идей всеобщего, не ему одному обещанного, равенства и братства. Постепенно от собрания к собранию, приходя пораньше, Маня перебиралась по лавочкам всё ближе к трибунам. И однажды осмелилась-таки подойти и спросить, будут ли у них в посёлке как-то ликвидировать эту самую безграмотность.

С того дня всё и началось. Теперь каждую субботу и воскресенье ребята встречались в клубе во вновь образованной школе ликбеза. Два часа шли занятия, особо не поговоришь, но зато после говори сколько хочешь.

А там лето, принявшее их в свои распростёртые объятия. Выезды в ночное, купание коней, костры в полнеба и картошка на углях. Сенокосы и ночёвки прямо в свежескошенном душистом сене, разговоры под звёздами и мечты о непременно светлом будущем, которое не сегодня-завтра настанет.

Прошло лето, за ним осень и зима. Очередное собрание по случаю Первомая вылилось в предложение руки и сердца. В двадцатых числах мая, на Николу майского, – в честь Васиного отца – молодые хотели расписаться, да тётя Паша отговорила, дескать, маяться ещё потом всю жизнь. И регистрацию перенесли на июнь.

Примерно в это же время по окончании посевной Василия выбрали председателем сельсовета. А следующую свою посевную он уже не закончил. Он даже не узнал, что у него родился сын.

Так не должно было случиться, но так случилось. Согласно бумагам, Василий Николаевич, мой дед, добровольно ушёл из жизни, накинув себе на шею петлю, сооружённую из конской узды.

Казалось бы, чего ещё хотеть: молодая жена, через месяц родится ребёнок, работа, нужная стране и людям, доверие. Хотя относительно последнего можно было сказать и так: доверие – оно тогда доверие, когда взаимно. Может, в этом была какая-то знаковость, а может и сокрыта чья-нибудь тайна…

…Придя в себя, Мария первым делом спросила:

– С дитём всё хорошо? – остальное было и так ясно: по запаху ладана да по цвету женских платков.

– Нету больше нашего Васеньки, Манечка! – и тётя Паша, по-детски закрыв ладошками лицо, тихо заплакала. Затем, вытерев глаза уголком нижнего, под траурным, платка, повернулась к люльке и достала из неё спелёнатого младенца:

– Мальчик у тебя народился, сыночек. В ночь на одиннадцатое мая. Как звать-то будешь?

– Юрием. Факел значит. Так мы с Васей решили, прочитавши в одной умной книжке… Васю рядом с отцом похоронили?

– Рядом, милая… рядом, сердешная… Ты покорми сыночка пока да поплачь, ежели захочется. А я пойду, не буду вам мешать…

…Отец Василия, Николай Кузьмич, основам грамоты сына обучал сызмальства. Как мог. А прознав, что в Угличе действует чуть не единственная на весь Ярославский уезд гимназия, стал когда раз, а то и дважды в неделю возить его на занятия. Пока тот учился, ехал на рынок за материалами или выполнял просьбы соседей, кому чего привезти по пути. А потом увозил Васю обратно. Там, в гимназии, парень и узнал о существовании точных наук: арифметики и физики.

Сам Николай Кузьмич, как человек нелёгкого труда, старался держаться от наук подальше, да и в сыне видел лишь продолжателя дела своего, кузнецкого. Но с умом.

Ослушаться отца Вася не мог и поначалу исправно помогал ему в кузнице. Но как-то, когда он был уже подростком, в посёлок нагрянули комсомольские активисты. Красиво говорили, раздавали листовки и брошюры. И сбили-таки парня с толку.

Вася рос любознательным мальчиком, много читал, часто спорил с набожной матерью о Библии и её канонах, частенько вводя малограмотную женщину в ступор. Однажды, когда семья ожидала отёла единственной своей кормилицы – коровы Зорьки, он спросил у матери:

– Матушка, ну если Ева совершила первородный грех и теперь должна рожать в муках, то чем перед богом провинилась… да вот хоть наша Зорька, коли тоже рожает в муках?

Тогда мать только и смогла, что, смеясь, шмякнуть тянущегося вверх не по дням, а по часам сына мокрым полотенцем.

Когда же провели в посёлок радио, Василий слушал его если не запоем, то насколько позволяла работа и занятость по дому и хозяйству. И уже открыто стал склонять отца в сторону новых веяний, на что тот лишь усмехался в окладистую бороду.

Правда, в колхоз вступил, но скорее не по убеждению, а ради сына, ставшего к тому времени комсоргом. За это вскоре и поплатился: его повесили прямо в его кузнице противники этого самого всего нового. Нового уклада и мышления. Им и при всём старом жилось неплохо.

Тогда-то и поселились в сознании Василия первые нотки сомнения в правильности выбранного пути.

О том, что отец не покончил с собой, гласила сделанная убийцами, но позже непонятным образом исчезнувшая табличка, висевшая на его груди: «Кто следующий?»

А прибывшие дознаватели не церемонились. Объявили Николая Кузьмича самоубийцей и дело закрыли. Из-за этого еле удалось уговорить действовавшего тайно священника хотя бы отпеть почившего.

Уже тогда Вася думал: «Если дело, как кругом говорят, правое, почему у него столько врагов – и врагов жестоких? В конце концов, историю тоже делают люди, а людям свойственно ошибаться…» Но ответа на свой вопрос тогда он не находил.

Не вынеся смерти мужа, заболела и за два месяца угасла мать. Остался Василий на Святки сиротой.

А тут весна, май, Маняша и любовь. Обожгла та весна вместе с маем и юностью их обоих жгучим жаром и луговым разнотравьем. И так им было хорошо вместе, что не всегда и о голодном желудке вспоминалось.

После смерти матери Зорьку пришлось прирезать – Вася был единственным сыном. Если обиходить скотинку, то парень ещё мог, а вот доить её стало некому. Зорька была корова норовистая – не каждого к себе подпускала. А тут ещё и запрет на личное хозяйство для руководителей любого ранга, дабы не сметь уподобляться кулакам.

И вновь нестыковка: почему тем, кто вёл людские массы за собой, не полагалось иметь свою живность? Они что, нелюди или питаются святым духом? Так ведь и дух святой тоже попал в опалу! Ради этого рушились церкви, ломалось людское сознание, освобождая, видимо, место для вбивания новых идеалов.

Это было ещё одним из того, что так тревожило Василия, сути чего он так никогда и не узнал. Не узнал, что уже к началу 30-х с изгнанием из Политбюро последней оппозиционной группы, началась эпоха диктатуры Иосифа Сталина. Больше никто не мешал новоявленному вождю править. Потому и начались в стране зачистки, практически принудительная коллективизация, доносы и пытки.