Мария Панкевич - Долина красоты

За годы работы был сформирован костяк сотрудников, беспрекословно преданный любому пожеланию Щетинина, а все, кто не вписывался в прокрустово ложе школы, выжевывались и выкидывались. Суть испытательного срока сводилась к тому, чтобы понять, сумеет ли человек отбросить собственное «я» и влиться в поток.

Обида, недоумение и сильное раздражение – вот что я испытывала, когда меня заставили вытащить все сережки из ушей, чистить мешками грязную картошку в компании малоприятных сельских кобыл-дивчин, резать тазиками едкий лук и мыть миллионы тарелок под шлангом с холодной водой по колено в помоях под пассионарные песни.

Я не понимала, почему школа называется Центром комплексного формирования личности детей и подростков Министерства образования РФ, если личность ребенка на удивление профессионально и очень быстро подавляли. Мнение детей в Текосе никого и не интересовало. Существовало только: «Михал Петрович сказал…»

Нужна была идея личности, но не личность. Не частное, но общее. Эта игра длилась двадцать четыре часа в сутки семь дней в неделю.

Неважно, что происходит в мире, когда ты подчинен одному сообществу. В этом была суть школы на протяжении всего времени и сейчас. Уничтожалось все, что так или иначе выделяет тебя. Никакого личного пространства не было. В твоих вещах рылись, из фотоаппаратов вытаскивали пленки и засвечивали, за тобой постоянно следили, шмотки воровали невысохшими прямо с веревок, а твои слова становились известны благодаря прослушкам и стукачам директора. Нужно было улыбаться и здороваться по сто раз на дню, даже если ты уже много раз видел этого человека. Гумилев бы Щетинину здоровья точно не пожелал, думала я о теории пассионарности.

Во время занятий ты должен был быть «включен» – спина прямая, глаза горят жаждой знаний. Историю России преподавали совершенно на новый лад, не как в обычных средних школах. Ее представляли как постоянное противостояние Света и Тьмы, России и Запада. Огромное внимание уделялось Великой Отечественной войне, но о допетровских временах почти ничего не говорилось, кроме красочного рассказа о мужественном подвиге княгини Ольги и о четырех ее способах мести древлянам за убитого ими Игоря Рюриковича.

В первый раз княгиня живьем закопала послов древлян к киевлянам в заранее вырытой яме у своего дворца вместе с ладьей, на которой они прибыли. Во второй раз сожгла посольство из знатных древлян в бане, пока те мылись, готовясь к переговорам с Ольгой. В третий – устроила красивую тризну в память об Игоре, опоила их и велела рубить (летопись сообщает о пяти тысячах перебитых древлян). В четвертый раз в 946 году – осадила город Искоростень, жители которого убили ее мужа, и жестоко расправилась с ними, снова обманув. Княгиня попросила в качестве легкой дани по три голубя и три воробья с каждого двора, велела своим воинам привязать к ногам каждой птицы зажженную паклю с серой и выпустить их на волю. В городе начался пожар, и так Ольга подавила древлян, частично обратив их в рабство и обложив тяжелой данью. Эта история поразила меня тем, что Ольга была первой крещеной правительницей Руси, но понятия о милосердии у нее были весьма своеобразные, и тем, с каким неподдельным восхищением нам рассказывала об этом педагог.

Щетинин подчеркивал, что все мы – элита, будущие президенты, хозяйственники. Парадоксально, что в то же время о политической обстановке в стране и в мире ничего не говорили, телевизор смотреть было нельзя, а газеты были запрещены как «источники грязи и лжи».

Находясь в замешательстве и унынии, я написала два письма (своей первой любви мисс Александре и еще одному старому рокеру-еврею Теду из далекого Сан-Франциско) на печальный ванькин мотив «Милый дедушка, забери меня отседова», но ответа все не было и не было, а потом я и вовсе поняла, что никогда не получу его, что письма мои валяются в лучшем случае в канаве. А скольких трудов мне стоило раздобыть международный конверт!

Оставалось одно – раскаяться и уверовать в Идеи школы. При всем желании это было не так просто сделать.

Сила мысли. Энергоинформационное «живое» поле («тронь в одном месте – как отзовется вся цепь»). Макроинформационная структура. Генная память. Соборный этнос, славянские, ведические традиции, общинные отношения. Теория пассионарности Гумилева, Блаватская и Рерих, народные напевы, казачество, языческая Русь со всеми своими мощными богами – не каждый справился бы. Но десятилетние дети уверенно оперировали такими понятиями.

Если попытаться собрать этот абсурдный пазл, можно было бы сказать, что политика в центре была как при царе Николае I: «Православие, Самодержавие, Народность». Самодержцем в школе являлся, конечно, сам Щетинин. Директор обезопасил себя от религиозных конфликтов – всем можно было не жрать мясо, а Бог в долине красоты был един, ведь в школе учились дети со всех стран бывшего Советского Союза и даже двое парней из Канады. Неважно, работает в «АЛРОСО-Якутия» твой папа или твоя мама сельская проститутка. Смысл в том, что не все родители хотят видеть своего ребенка каждый день.

«Нужно работать в открытом поле жизни, на всю систему, на коллективное поле Земли через каждого человека. Ребенок должен взять на свою совесть всю систему мироздания. Коррекция жизни ребенка – это участие во всех процессах, которые происходят во всей Вселенной!» – говорил Щетинин и называл сектантством и закрытой учебной системой обычные школы.

Я решила, что ни за что не буду ходить на народные пляски. Сколько меня ни пытались принудить, ничего у них не получалось. Все равно мамаша не покупала мне туфли, необходимые, чтобы выцокивать нужные ритмы, – они как-то неоправданно дорого стоили.

Больше всего в этом учреждении мне нравились летняя площадка для занятий и полигон. Полигон находился в лесу, в отдалении от школы, как бы и не имея к ней отношения. Я бы ночью дернуть из школы не рискнула, шмальнет еще какой малолетний казак, приняв сдуру за террориста, которыми нас пугает на сборах велеречивый Михал Петрович Щетинин.

Полигон – крутая тема. Секундомер, и ты бежишь, забираешься по врытой в землю огромной – вероятно, тракторной – шине, прыгаешь на землю, падаешь в прорытый руками неведомых усердцев тоннель, который заботливо прикрыт ветками с листьями. По-пластунски ползешь по нему, выбираешься, залезаешь на шину поменьше. Бежишь. Дальше шина меньше диаметром. Прыгаешь. Повторяешь. В оставшееся время отрабатываешь удары. Это единственное, что меня теперь интересует. Я занимаюсь и на тренажерах, мой отважный пример – Сара Коннор, когда она бежала из тюремной психушки во втором «Терминаторе».

Булгаков запрещен, потому что «дьявольский». Достоевского читать не дают, считают его бесовским и мрачным. Только книга «Подросток» осталась в библиотеке, наверное, это какой-то знак. Хороших книг очень мало, много советского неинтересного хлама. Мне катастрофически не хватает знаний и умного собеседника, и снова, как в детстве, я читаю все подряд и повторяю себе: вот еще на один день меньше осталось до следующего лета, когда я получу аттестат. Я готова завести дембельский календарик, но это непременно заметят и осудят меня всем миром.