Наталия Миронина - Догнать любовь

Алина перевела дух, а потом продолжила:

– Мама, я читала. Но мало и только то, на что хватало сил. Я была в других городах, но я не видела их. Только спортивный зал, бассейн, лыжню. И падала без сил в конце каждого дня. Я знаю все про травмы и стертые ноги. Мама, я видела тренировки с одиннадцати лет. И зимой, и летом. И еще я знала свою цель – одну-единственную. Победить. Не важно, на каком соревновании и на какой дистанции. Победить – это было и остается самым главным. Мама, у меня всегда есть цель. Но она появилась, наверное, потому, что я ничего не видела и не знала – только деревню, лес, поля в снегу, реку. Меня питало только это. Я не видела и не представляла возможностей. А природа дарит силу. Она придает твоим планам размах. Я навсегда запомнила, как пробежала на лыжах свою первую дистанцию. Понимаешь, я бежала, и мне казалось, что я мчу по нашему полю. От дома до леса. И сколько раз я это делала! Представляла, что это соревнования. Знаешь, я, наверное, не очень волевой человек. Я выбрала себе то, что мне по силам. А это спорт. Где надо быть стратегом, но вовсе необязательно быть интеллектуалом.

– Алина, тысячи людей живут в маленьких заброшенных деревнях. Но они грамотны и образованны. Они делают карьеру. Если тебе станет легче, то признаю нашу с папой вину. Надо было уезжать. Надо было думать о тебе. Но в нашей жизни была работа, а в ней – размах.

– Да, конечно, работать в школе-четырехлетке – это размах. Особенно после университета. Я понимаю.

– Алина, родилась ты, а папа не мог жить без своей работы. Понимаешь, мы уехали, потому что, казалось, не было выхода. А потом поняли, что в тех местах есть все, что нужно нам. Интересное дело, преодоление, гигантские задачи… а школы, кстати, не было. Вообще казалось, что жизни нормальной там никогда не будет. Вся страна разрушалась. А там, представляешь, что-то строили, возводили. Я даже представить этого не могла. В том, что нас окружало, тоже был размах. Один Енисей чего стоит! А оказалось, тебе всего этого недостаточно… Отец полюбил эти места, научил меня видеть там только хорошее, к плохому и трудностям относиться с пониманием и терпением. Он и тебя всему этому учил. Если бы не он – ты и к спорту не пристрастилась бы.

– Это правда. Только теперь получается, что этот спорт что-то вроде неприличной профессии. Стыдиться надо.

– Я не об этом говорила. Я о том, что человек должен быть гармоничным. И стыдно не знать, что значит для литературы Черная речка.

– Господи, мама! Ты точно педагог! И что, мы так и будем ругаться? Мы сюда зачем приехали? Квартиру смотреть?

Новгородцевы шли пешком. В пылу разговора они даже не заметили, как миновали Дом Эмира (Елена Владимировна так хотела показать его дочери) и реку Карповку. Они не заметили старые дачи-особняки, не обратили внимания на дом, где работал Опекушин и где сохранились мастерские скульпторов. Они дошли до Большой Невки, миновали Ушаковский мост, и тут Елена Владимировна вытащила из сумки бумажку.

– Так, на углу Салтыковского сада нас будут ждать.

– Ну наконец-то, – облегченно выдохнула Алина.

Настроение у нее испортилось – досадный пробел в знаниях заставил ее засомневаться в себе. «Действительно, что за профессию я себе выбрала? Спортсменка-лыжница. Или тренер. Одно другого лучше. Но что теперь-то делать?» – думала она, прислушиваясь, как мать разговаривает с подошедшей дамой-риелтором.

– …Мы готовы к сделке. У нас нужная сумма есть. Вы знаете, я даже раритет продала. У мужа «Волга» была. В идеальном состоянии. Он ее в соседней деревне купил. Там владелец так берег ее, не ездил никуда. Как сказал покупатель мне – у вас машина в коллекционном состоянии. Так что мы готовы…

«Господи, мама, да кому это интересно!» – Алине стало неудобно за Елену Владимировну. В такой ее откровенности Алина увидела провинциальность. «Вот почему они не переехали сюда!» – сотый раз за сегодняшний день подумала Новгородцева.

Пока Алина с матерью внимательно осматривали двухкомнатную квартиру на улице Савушкина, недалеко от станции метро «Черная речка», Ира Кузнецова тащила домой тяжелую сумку. В сумке было четыре килограмма клубники. Из нее мать Кузнецовой собиралась делать компот. И хотя в магазинах даже зимой можно было купить ягоды и фрукты, традиция эта строго соблюдалась. Пошла она еще от Ириных бабушки и прабабушки.

Открыв дверь в подъезд, откуда пахнуло сыростью подвала, чем-то тухлым и едой, Ира поморщилась. «Господи, да что ж это такое!» – подумала Кузнецова. Аккуратно поставив сумку с клубникой на землю, она нашла большой камень и подперла им открытую дверь.

– Ирка, опять за свое! Ты зачем дверь распахнула! Вот жила бы на первом этаже, как мы, так бы не делала! – тут же закричали ей.

– Баб Света, да сил нет эту вонь терпеть. Пусть проветривается. А вы все равно в окне весь день торчите, вот и покараулите, чтобы чужие в подъезд не зашли, – ответила Ира.

Она знала, что соседка выйдет и уберет камень. Дверь опять захлопнется, и в подъезде будет стоять привычная вонь. Еще Ира знала – ни запах, ни вид этих стен и потолков с подтеками не изменятся. Ремонт здесь не сделают, подвал не осушат, трубы не поменяют. Их дом последние лет двадцать был признан аварийным, но людям новое жилье давали редко. Две или три семьи всего переехали, остальные жили как прежде. Кузнецова ждала, пока ей исполнится восемнадцать, чтобы можно было заняться самым важным делом – написать жалобы во все инстанции, включая московские, и потребовать, чтобы либо сделали капитальный ремонт в доме, либо всем дали новые квартиры. «Власти виноваты, но и люди хороши – даже не мяукнут», – сердилась Ира.

Войдя в дом, она тщательно вытерла ноги, потом отнесла клубнику на кухню. Оглядевшись, немного успокоилась. В квартире было гораздо лучше, чем в подъезде. «Вот очень правильно, что мы на пол положили плитку, а рамы заменили на стеклопакеты. Совсем другой вид. И нет этих страшных заляпанных краской шпингалетов. И мыть их легко, не боишься, что развалятся», – подумала Ира. Ремонт они закончили недавно, в квартире еще стоял запах краски, побелки и вообще новой жизни.

Ира в семье считалась «взрослой» – отец и мать уважали ее мнение и во всех вопросах советовались с ней. Делалось это без нарочитости, как порой бывает у родителей, играющих в демократию. Людмила Михайловна и Егор Петрович искренне считали, что дочь – человек ответственный. Более того, они прислушивались к ее суждениям, полагая, что новое поколение умеет распознавать проблемы раньше и реагировать на них проще. Конечно, такое доверие возникло не сразу, а укрепилось после случая с зелеными насаждениями.

Как-то весной работники ЖЭКа сгрузили во дворе штук двадцать деревьев-саженцев. Жильцы живо обсудили активность дотоле ленивых коммунальщиков и потерли руки – теперь во дворе, кроме ржавых качелей и не до конца смонтированной детской площадки для малышей ясельного возраста, будет еще и зелень. Кузнецова шла из школы, когда толпа во дворе решала, куда сажать деревья. Ира остановилась, послушала всех, потом подошла к саженцам. Что-то там долго рассматривала, а потом громко сказал: