Сергей Голубков - ПУНКТИР

Второе красивое решение было связано с непрерывным контролем качества сточных вод – мониторингом. Причём контролем самым надёжным, биологическим. Здесь нам очень помог ихтиолог, участник войны Олег Львович Бурковский, которого я нашёл в Волгограде и пригласил на работу. Он создал очень наглядную систему биоиндикации сточных вод. Главным индикатором в этой системе работали мальки осетров. Олег брал этих малышей размером сантиметров десять на рыбзаводе, где их разводили, привозил на наш завод и распределял по большим стеклянным ёмкостям. Они стояли в каждом цеху, и через них круглые сутки протекала сточная вода этого цеха. Разумеется, мальков кормили, и в благоприятных условиях на заводе они вырастали до двадцатикилограммовых особей.

Чем были интересны эти мальки? Они очень чувствительны к загрязнению воды посторонними веществами. Если сток был плохой, мальки погибали. Но эту стадию мы прошли быстро – никто не хотел убивать осетрят, поэтому старались очищать стоки как следует. Если же концентрация посторонних веществ была немного превышена, то мальки становились уродцами: у них изгибалась нежная хорда и они превращались в плавающие загогулины. Для работников цеха видеть малька, изуродованного по их вине, было страшной и невыносимой мукой. Работники умоляли как можно скорее заменить уродцев на здоровых мальков и гарантировали, что больше такого не повторится.

Каждое утро я обходил цеха и навещал осетров. Они были необыкновенно милыми, почти ручными существами. Мне даже казалось, что они меня узнают. Но в один злосчастный день всё закончилось. Случилось это в 1977 году после моего отъезда в Москву, где меня ждал портфель замминистра. По чьей-то нерадивости все мальки, предназначенные для цехов и содержавшиеся в специальном бассейне, задохнулись – что-то случилось с аэрацией. Осетры в цехах уцелели, там всё было в порядке. Тогда-то и решили этот эксперимент больше не продолжать. Но замечу объективности ради, что к тому времени необходимость в таком жестком контроле отпала – все цеха выдавали допустимые стоки, не вредящие ничему живому. А кроме того, появились уже хорошие аналитические приборы, которые автоматически и круглые сутки контролировали состав стоков. Полагаю, что работники цехов вздохнули с облегчением.

Волгоград был буквально напичкан химией – более десятка заводов выстроилось вдоль Волги. Поэтому едва ли не каждый пятый в городе был химиком или имел отношение к химическому производству. Никаких разговоров о вреде химии где бы то ни было я никогда не слышала. Порой мы ощущали в городе химический запах, но воспринимали это как должное и неизбежное, злом не считали. Напротив, химию считали чудом, которое призвано изменить жизнь человека и страны к лучшему. Правда, женщины выходили на пенсию в сорок пять, мужчины – в пятьдесят, но большинство благополучно преодолевало среднестатистическую продолжительность жизни и доживало до преклонного возраста. Те, кто заботился о своём здоровье, не почувствовали на себе влияние химии. А те, кто небрежничал с химией на заводе, конечно, здоровье теряли. Хотя тогда защита людей на наших производствах была надёжной, что бы там ни говорили. Поэтому случай 1964 года с выбросом ядовитых стоков в Волгу был для нас громом среди ясного неба.

Кстати, Сергей со своим заводским стажем имел право на пенсию в 50 лет. Когда время подошло, я напомнила, что пора оформить пенсию. Разумеется, речь шла только об оформлении, а не о выходе на пенсию. Он ответил резко и возмущённо: «Ты в своём уме?! Я либо замминистра, либо пенсионер. Третьего варианта нет». И это вскоре аукнулось нам. Когда в начале девяностых ликвидировали Министерство химической промышленности, нас моментально открепили от поликлиники Совмина, которой мы пользовались с 1977 года. Но пенсионеров министерства не тронули: их семьи обслуживают до сих пор. Сергей отличался удивительной непрактичностью по отношению к своим личным делам и семье, хотя был чрезвычайно рационален во всём, что касалось его профессии и работы.

Моя тёща, Нина Павловна Васильева, – человек замечательный и, в общем-то, выдающийся. В своё время она работала под началом Юрия Владимировича Андропова в Петрозаводском горкоме партии, и они дружили. Затем работала заведующей промышленным отделом обкома партии, председателем обкома профсоюзов Карельской АССР, после чего её назначили министром соцобеспечения в республиканском правительстве, и она очень много сделала для того, чтобы в Карелии пенсионеры и инвалиды получали максимально возможную заботу от государства. Многое сделала она и для острова Валаам, где размещались детские дома и дома престарелых. Нину Павловну в Карелии уважали и обожали. При этом моя тёща была очень строгим человеком: своим родным и близким – никаких поблажек и привилегий. За всё время, когда мы приезжали в Петрозаводск, только один раз дала мне свою служебную машину с водителем на пару часов, чтобы посмотреть город.

Нина Павловна сыграла громадную роль не только в нашей семейной, но и в моей жизни. Я уже рассказывал, что настоящую семейную свадьбу в Петрозаводске нам устроила именно она. Впрочем, родители не баловали нашу молодую студенческую семью. Моя мама жила бедно, как тогда говорили, от зарплаты до зарплаты, если что и подбрасывала нам, так это домашние заготовки. Нина Павловна и вовсе считала, что мы сами должны устраивать свою жизнь, и, конечно, была права.

Вы когда-нибудь видели, чтобы зять с таким обожанием смотрел на тёщу?

У нас это вполне получалось. После женитьбы я сильно прибавил в учёбе, не могу сказать, что на первых курсах я шалберничал, учился, в целом, хорошо, а тут стал отлично и собрал коллекцию из всех возможных именных стипендий. А это были очень приличные деньги по тем временам – 800 рублей до реформы, столько получали молодые специалисты на производстве. Инга тоже хорошо училась, и двух более чем приличных стипендий нам вполне хватало на безбедную жизнь. Правда, бывало, что перед стипендией деньги кончались. Тогда мы шли в букинистический магазин, сдавали книги по кулинарии, которые Инга собирала, а потом, получив стипендию, выкупали их. Если что-то к тому времени уходило, то покупали новые.

Инга окончила институт на год раньше меня и уехала работать в Петрозаводск. Этот год я жил в общежитии, Инга приезжала ко мне на выходные, и мои соседи по комнате на эти дни деликатно перебирались к друзьям, чтобы дать нам возможность побыть вместе. А через год мы отправились работать в Сталинград.