Надежда Стахеева - Кумпарсита

© Надежда Валентиновна Стахеева, 2020

ISBN 978-5-4498-7113-8

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Деревня просыпалась, открывала окна – глаза домов. Петухи ли разноголосые ее разбудили, или солнышко, греющее в эти июльские дни во всю свою силу. Захлопали калитки и ворота, забрякали ведра, потянулись к речке бабы. Поднимая дорожную пыль бичом, с дальнего конца деревни шел пастух Степан. Пустой рукав его рубахи заткнут за пояс – с войны вернулся без левой руки. Перед ним, лениво переставляя ноги, шагали козы, коровы, овечки.

– Бабоньки, гони скотину. Да поживей, милаи!..Мотька, чего зеваешь, гони свою козлуху, – крикнул он, приближаясь к Матрене Леоновой, бабе еще не старой, не дождавшейся, как и многие ее подруги, мужа с фронта.

– У меня, Степа, коза ученая… Девка, Девка, – позвала она козу, поворачиваясь к своему старенькому, скособочившемуся дому.

Тотчас же из двора с тихим блеяньем выскочила худая черная коза и поплелась вместе со всеми по утренней дороге.

– Бери, Матрена, меня к себе в дом, не пожалеешь, не хуже твоего Ивана приласкаю, не смотри, что рука одна…

– Ох, и липучий у тебя язык, Степан…

Зевая и потягиваясь всем телом, вышла Матренина соседка, колхозная бригадирша, выгнала свою Рыжуху. Матрена пошла домой, накормила Феньку и Яшку, наказала присматривать за домом, взяла узелок с нехитрым обедом и вышла за ворота. Из всех домов на дорогу выходили бабы. Их ждала тяжелая работа.

На поле мелькали выцветшие платки и застираные юбки. Женщины внаклон пололи свеклу. Война закончилась пять лет назад, а деревня все никак не могла опомниться от тех страшных дней. Кто-то затянул песню, ее подхватили другие, и она полилась над полем, помогая бабам вырывать сорняки и жить этим днем – не прошлым.

Вокруг бригадирши смеялись – опять кого-то поддела. Мотя повернулась в ее сторону.

– Че, Матрена, говорят за Степана замуж выходишь, – подмигивая остальным сказала бригадирша.

– Он со мной одной-то рукой не управится, мне и двух мало, – в тон ей ответила Мотя, она тоже никогда за словом в карман не лезла.

Громкий смех заглушил ее последние слова. Задела бригадирша за самую душу, разворошила тяжкие думы, которые Матрена гнала от себя и днем, и ночью.«Ох, Иван, тяжко мне без рук-то твоих, не управляюсь с хозяйством… Ребятишки не слушаются, балуют. Достатка в доме нет – хлеб да картошка. Все нажитые с тобой добрые платья еще в войну променяла на крупу… У Феньки туфлишки вон рваные, к школе надо новые справить… Да и мужики при случае глаза масляные пялят на здоровое тело. Горько мне, Ванюшка, не по то я шла за тебя, чтобы вековать одной»…Такие разговоры со своим погибшим мужем Матрена вела почти каждый день – и отчитывалась, и жаловалась.

Домой с поля шли уже тогда, когда солнце укатилось за речку. Болела спина, ныли руки, изрезанные травой. Дети уже давно видели сны. Матрена умылась, доела вареную утром картошку и легла спать…

Как-то на поле бригадирша подошла к Моте:

– В колхоз трактористы с курсов приехали. К тебе постояльца председатель определил, иди устрой его.

Матрена одернула юбку, перевязала платок и отправилась в деревню, толком еще не понимая, как к этому относиться. Подойдя к дому, увидела человека, сидящего на небольшом деревянном чемоданчике. На нем была еще крепкая солдатская гимнастерка и брюки, сохранившиеся, видать, еще с довоенной поры.

– День добрый…

– Будьте здоровы, – произнес приезжий сильным, немного хрипловатым голосом.

– Леонова Матрена Спиридоновна, а запросто Мотя зовут, – сложив свои натруженные руки на животе и чуть наклонившись вперед, начала знакомиться.

– А я Егор Иванович Галунов. Кроме сестры в городе, родных больше нет…

– В дом-то чего не проходите, идемте…

Перешагнув порог, Егор снова поздоровался – на него смотрели две пары любопытных детских глазенок. Он поставил у порога чемодан и сел на лавку.

Постояльцу отвели боковушку. Егор приходил с работы, топил печь, Матрена наскоро собирала на стол. Есть садились все вместе. Он понемногу привязался к детям чужой ему женщины. А Матрена была рада, что прибавилось забот, меньше оставалось времени думать горькие думы.

Егор купил с получки детям конфет и новые туфлишки Феньке. Она от радости весь вечер не сводила с него глаз, ходила по пятам, не зная, как отблагодарить. Матрена, узнав о подарке, взяла туфли, конфеты и положила на стол перед Егором, когда кончили ужинать.

– Зря жалеешь нас, городской. И без тебя жили…

На ее глаза навернулись слезы. Не убрав со стола, Мотя вышла во двор, громко стукнув дверью, села на крыльцо и дала волю чувствам.

Фенька с растерянным видом сидела на лавке у стола. Вдруг лицо ее исказилось, и вырвался крик:" Мамка, туфли хочу, хо-чу!». Девочка выбежала вслед за матерью. Матрена прижала к себе дочь. И ревели уже в два голоса, громко, облегчая душу. Что она могла сказать в утешение своей дочке…

Егор курил, долго не мог уснуть, ворочался, слышал, как улеглась, всхлипывая, Фенька.

На другой день девочка удивила мать:" Давай дядю Егора возьмем в папки». – Да ты что, Фекла! "– только и сказала она, назвав почему-то дочь полным именем.

В воскресенье Матрена отмечала свои именины. Купила в сельпо чекушку водки (для гостей, для самих настоечка была), наварила картошки. Принарядилась – надела цветастое яркое платье. Пришла к ней бригадирша со своим Федором. Выпили, Федор растянул меха гармошки, полились частушки. И вдруг стоявшая у окна Фенька спросила:" Мам, а че ты папку в гости не позвала?». Вопрос остался без ответа, но застрял у Матрены в голове.

А еще через несколько дней Егор принес заработанные деньги, муку и положил на стол.

– Бери меня, Спиридоновна, к себе жить: тебе полегче, да и у меня на сердце теплее станет, привык я к детям…

В эту ночь Матрена опять плакала. То ли оттого, что ее одиночество кончилось, то ли вспомнились счастливые годы замужества.

Так и жили они. Нелюбивший много говорить Егор больше играл с Яшкой, делал ему игрушки, Матрене по хозяйству помогал.

Как-то вечером дверь избы широко распахнулась. На пороге появился пьяный Степан.

– Принимай, Мотька, гостей!

– Это кто же гостем будет? – тихо спросила хозяйка. Сердце ее тревожно застучало.

– На стол собирай да постельку готовь!..

Пьяный распугал ребятишек, они при жались к Егору, который на кухне мастерил полку.

– Не шали, Степан, иди куда шел…

– Да к тебе я шел, – ревел басом Степан, все ближе подвигаясь к Моте. Он так и норовил обнять ее единственной рукой.

– Ступай, ступай отсюда! Не по адресу попал, никак избой ошибся…