Анатолий Шамов - Этюд художника. Книга короткого рассказа

Скрипнула дверь подъезда, на пороге показался его бывший коллега, друг… с букетом палевых роз. Все говорящие, как п- команде, замолчали. Саша, желая закончить разговор, повернулся с извинением к стоящим на площадке. Потом обернулся к входу, но в подъезде уже никого не было…

Он вышел на улицу, закурил. А когда поднял глаза, то увидел её – свою Пенелопу. К нему шла, нет, бежала молодая, красивая в черной паре женщина. Совсем не похожая на ту угловатую девочку, что, закусив губу, чтобы не разрыдаться, провожала его к воронку.

– Саша! – и она упала в его объятия.

Земля вдруг изменила скорость вращения и поплыла у него из-под ног. Он перехватил её горячее дыхание, то незабываемое дыхание, и, уже не напрягая воображения, остро ощутил вкус знакомого мгновения…

С читального зала они вышли вместе. А когда ей в гардеробной подали по номерку пальто и она… чуть его не уронила, он, неожиданно для себя, ловко подхватил падающую вещь…. Потом услышал её.

– Ой, извините… И впервые взглянул в её удивительно -живые глаза. Глаза… с бирюзой в агате, глаза, которые можно встретить только раз в жизни. В это мгновение, длящееся доли секунды, что-то произошло в его душе… И последующий невинный диалог уже не имел решительно того значения, которое ему следовало бы иметь при такого рода знакомстве. Знакомстве отставного офицера и, догадайтесь сами! Конечно же, принцессы…!

А потом, всё у них было как в сказке… до того момента, пока не появился «дракон». Этот «дракон» увез её на «Джип – чероки» последней модели. Она все-таки в день своего отъезда, улучила несколько минут и, разгоряченная быстрой ходьбой, а может, чем- то ещё, постучала в его небольшую конторку. Это тогда он понял, что много грусти не бывает. Это тогда он достал и протянул ей листок со стихами. Листок, который она быстро пробежала глазами.

А глаза – … бирюза с агатом,

Миг слияния двух микромиров.

В веке прошлом принцесса с солдатом

Знали грех и делили любовь.

Два просвета погон… и ночи

На беду их – на взлёте судьба.

Помнят счастье их белые рощи,

Помнят нежность их в поле хлеба.

Не излиться мятежным чувствам,

Беспощадно судьбы колесо.

В новом веке так много грусти,

Память счастья – на пальце кольцо.

Женский профиль кобальт с агатом.

Анцелот был духовным ей братом.

Потом быстро сняла с пальца кольцо с агатом и положила в его дрожащую ладонь.

Когда он пришел в себя, её уже не было. С тех пор прошло много времени, но он твердо знал, что когда-то она откроет его дверь, он только не знал, когда это случится….

Я ушёл из дома в семнадцать неполных лет. Призвали через военкомат в армию, и хоть немного не хватало до восемнадцати, спорить не стал.

Позже, так получилось, домой в Россию приезжал редко.

Когда приезжал, то с отцом, бывало, за костром и шашлыком, и разговорами о смыслах жизни засиживались за полночь. Расставаться всегда было тяжело.

В трудные минуты жизни образ отца, сказанные когда-то слова, были в помощь, чтобы найти правильное решение в крайней проблеме. А проблем, как известно, всегда хватает.

А потом, была жизнь, за которую в целом было не стыдно. После службы в МВД, работал адвокатом, овдовел, пробовал писать книжки. Что-то получалось, что-то нет.

Чужие дела, чужие судьбы.

Когда вечером шёл по городу, внутренний голос вдруг громко напомнил…

– Сегодня годовщина смерти отца, забыл?!

Остановился. Как же, я мог забыть? Глянул на часы, осмотрелся.

Рядом с магазином, на ящике сидел, по всей видимости, бездомный, не неухоженный, в поношенной, мятой одежде седоватый мужчина.

Подошёл. Назвал себя, в ответ услышал,

– Иван. Федорович… По-простому и прямо спросил:

Выпьем белой?

– Выпьем. Не вопрос, если есть за что.

– Есть. Подожди пару минут, Иван Федорович.

Зашел в магазин взял «Старорусскую», закусить. Вышел, и ничего не говоря, разложил на том же ящике сыр, колбасу, открыл бутылку, наполнил одноразовые стаканчики.

– Давай, Иван Федорович, выпьем за моего отца…

На морщинистом лице, появилось, что-то вроде улыбки. Навстречу глянули выцветшие серые глаза визави.

– Всё правильно, по понятиям… Род свой не помнящий счастья не найдёт.

Еще раз, как бы улыбнулся.

– Пусть покоится с миром.

Выпили.

– Хороших людей мы вспоминаем, как и хорошие дела тогда, когда уже нет, ни того и ни другого. Всё стоящее чего в этой жизни ценим тогда, когда теряем. Законы, данные Богом то выполняем, то не выполняем, а лукавый он всегда рядом.

Иван Федорович замолчал, как бы, вспомнил что-то дорогое своё…

На моё удивление, в этот вечер я услышал от случайного собеседника многое из того, о чём не раз мы говорили с отцом за поздними посиделками.

Нас развело уже затемно по домам такси. А с Иваном Федоровичем с тех пор мы периодически встречаемся, палим костёр, и, конечно, ведём мужские разговоры.

Вот такая история.

Он приехал в Крым под осень, чтобы набросать давно задуманные этюды Коктебеля.

Сначала остановился у старого друга, а через день переселился в отель. Взял за привычку вечером заниматься пленэром, то есть, выходить к морю или в горы и писать природу с натуры.

Иногда к нему подходили молодые люди, стайки девчат, интересовались, выспрашивали, даже некоторые пробовали растирать краски. Он получил несколько заказов на будущие картины от отдыхающих.

Бархатный сезон в Крыму – это особое состояние. Вечерами уже не душно, днем не жарко, море еще теплое и, находится в это время здесь, многие считают за счастье. В это время приятно гулять, наслаждаться ароматом сосен, кипарисов и можжевельников, купаться в море, или просто загорать.

Ему нравилось часами сидеть у вросшей в каменный парапет у самого моря сосны и мыслить своим военным прошлым, вспоминалось детство, и самое главное он начал писал стихи. Стихов было много, но, как говорили раньше, стихи писались пока в стол.

Он, натянул на подрамник загрунтованное полотно, взял кисть… как вдруг за спиной услышал приглушенный морем женский голос,

– Простите, а Вы не смогли бы написать мой портрет, я хорошо заплачу.

С нескрываемой досадой обернулся, и застыл… Передним стояла ещё молодая, красивая, с милой улыбкой на лице женщина, как раньше говорили, до бальзаковского возраста.

Её чёрная, длиннополая шляпа закрывала часть лица, но не улыбку и зелёные глаза с весёлым, игривым чёртиком.

– Смогу… – помимо воли вымолвили губы, – а хватит ли у Вас терпения?

– Она, не отвечая на вопрос, тут же произнесла,

– А хватит ли у Вас того терпения, чтобы терпеть меня много часов.

– Хватит… – сказал он, с твердым убеждением, и потянулся к этюднику.