Галина Константинова - Перевёрнутая чаша. Рассказы

– Любопытно. И никто про этот город ничего не знает. Почему же Полина сразу мне про него не рассказала?

– Наверное, не было соответствующей инструкции.

– Так вы тут все по инструкциям живете? Оргнунг-оргнунг…

– Если вы имели в виду немецкое слово в прямом его значении, то я вас понял.

– Я имею в виду, что ваша организация имеет довольно чёткую структуру. Только не слышал я, чтоб в советских организациях использовали бы роботов. Разве что у Стругацких где-то читал.

– Минус четвертый этаж.

– Ты что, издеваешься? Давай к вашему главному, я хочу знать, чего от меня-то, грешного, хотят. На самом деле я изрядно проголодался, неплохо было бы подкрепиться.

– На минус пятом этаже у нас прекрасная столовая.

– И как он определяет, ведь нигде ни индикаторов, ничего. Как будто все время был в одной и той же комнате, только падал и падал вниз. Теперь дверной проем вырисовался на противоположной стене. Глеб с некоторой опаской шагнул за роботом и очутился в просторной зале. Вместо окон он заметил их имитацию. Нестерпимо захотелось выглянуть.

– Можете выглянуть, если вам так хочется. Только имейте в виду, выпрыгивать в окно не стоит.

– Это что, тюрьма?

– Нет. Это правила безопасности и герметичности.

Еда оказалась достаточно обычной. Салат из кальмаров, зелень, мясное рагу и что-то непонятно-фруктовое и напитки. Глеб с удовольствием поел, неожиданно ощутив зверский аппетит. И что дальше, откормили и на вертел?

– И что дальше? – спросил он у робота, ему-то точно было это глубоко фиолетово, а вдруг еда лишь имитация продуктов, как-то быстро промелькнула мыслишка в голове.

– С вами побеседуют.

Похоже, добиться от него чего-то, более вразумительного, не удастся. Робот он и есть робот. Впрочем, на службе все мы роботы, выполняем команды, чем меньше размышляешь, тем меньше вероятность совершить ошибку… Импровизированный лифт опускался вниз, а робот бездумно повторял «минус шестой… минус десятый…». Так и в ад спустишься незаметно, хмыкнул про себя Глеб, ладно, посмотрим.

– Минус девяносто девятый, – дверной проём овальной формы раскрылся двумя лепестками. Примерно такая же комната, в которой он очутился после своего внезапного падения. Полная пустота. Посередине чуть освещаемый круг, теперь пол, наоборот, начал подниматься, и словно из воздуха стали обрисовываться очертания стула. Точно, камера пыток, сейчас посадят на стул и начнут пытать, с какой целью забросили в Россию. Как из сна десятилетней давности. Вот так он просыпался в холодном поту и осматривал свои руки, быстро шел на кухню, заваривал крепкий чай, курил одну сигарету за другой и вздрагивал всем телом от шорохов в ленинградской ночи. Выглянув в двор-колодец, искал всматривающимися глазами фигуры, в соответствии с принятым стандартом, в серых плащах… Он присел на стул. Да нет, вполне материальный.

– Приветствую вас, господин Корнаковский, – вспыхнувшие глаза на стене, быстро меняющие цвета, ослепили его. Он заслонился рукой.

– Извините, это минус девяносто девятый, или исходная точка?

– Минус девяносто девятый. Я понимаю, что, возможно, мы были не совсем правы… Кстати, Полина вам чуть позже подробно объяснит. Мы организация, совершенно не политическая, мы вообще анти-политическая организация.

– К анархии призываете?

– Не перебивайте. Наша организация абсолютно добровольная и дающая некоторые преимущества перед другими людьми. Но это не власть над людьми, не манипулирование, исключительно использование возможностей наших ресурсов.

– Что-то я не пойму – вы бесплатно даёте людям дополнительные возможности?

– Бесплатно – в смысле денег. Разумеется, наши члены должны привлекать новых членов, которые, подобно ручейкам, будут наполнять полноводную реку нашего движения. Мы – в некотором роде братство, но все многочисленные ассоциации, возникшие у вас при упоминании этого термина, вы можете смело отбросить. Не всемирное братство посвященных, не всемирное братство кольца, не религиозная секта, не масоны, у нас нет глубоко проработанных философских идей.

– Так что же у вас есть? Толстовское непротивление злу насилием?

– Это сложно объяснить. Это надо просто прочувствовать. Внутренняя свобода и гармония.

– Гм… Это так старо.

– Все идеи стары, как мир. Человечество всегда топчется вокруг одних и тех же идей, в зависимости от ситуации. Какова ситуация, такова и идея.

– То есть ситуация первична?

– Мы отошли от темы. Собственно, нам нужно ваше желание с нами сотрудничать.

– Это скорее похоже на вербовку.

– Называйте, как хотите. Вы же журналист, понимаете, что сначала было слово, и нам нужно ваше умение с ним работать.

– А… вы предлагаете мне написать? Можно, я сразу откажусь. Я пишу только то, с чем внутренне согласен. А ваша химерная идея о всеобщей гармонии мне кажется весьма смешной. Это сон разума.

– Что ж… Подумайте. До свидания, я думаю, ваше решение переменится.

Солнце било в тусклые окна, перебегающие зайчики щекотали ресницы. Полина лежала на его руке, подвернув ногу. Глеб залюбовался её узорно вычерченными вздрагивающими ноздрями. Во всей ее позе было что-то детское, незащищённое, куда подевалась уверенная молодая женщина с насмешливым характером. Да, женщина очень хороша, когда она спит, когда её дыхание свежее, морщинки не портят свежего лба, и во всей фигуре чувствуются совершенство. Она открыла глаза, и рыжая шевелюра заискрилась золотом.

– Как настроение?

– Замечательное. Что-нибудь освежительное, и в путь, – ласково погладил он её щеку.

Пока Полина убирала остатки вчерашнего пиршества, Глеб попивал сок, оглаживая взглядом ее фигуру. Настроение было безмятежное, в город не хотелось. Он плохо помнил вчерашние страхи, словно прочитал о них давно, в детской книжке, размытые акварели с изображением чудовищ… И вдруг он с отчетливостью осознал, что все это уже видел. Дежа вю… Помнит он и этот сок, и оглаживающий взгляд свой, что-то ещё было, но помнит он это утро, и всё.

– Скоро поедем?

– Да, минут через десять.

Глеб с беспокойством выглянул в окно. Машина на месте. Что же она так долго собирается. Внезапно вспомнилось, что сегодня запланированы какие-то дела.

– Глеб, а ты когда-нибудь думал о свободе? Не той, которая в конституции прописана, а внутренней?

Где-то я это уже слышал. Как будто плёнку одну и ту же проматывают по второму кругу.

– И что?

– Вот ты свободен в своем Тель-Авиве? Ведь свобода должна быть прежде всего в душе. Ты будешь смеяться, но в наших душах свободы гораздо больше. При нашей демократии, которая находится под угрозой выкидыша, тем не менее, можно найти свою нишу. Мы не настолько влились в погоню за материальными благами. У нас доллар еще не бог, и мы не духовная провинция.