Лихобор - Проект «ХРОНО». За гранью реальности

– Ты это… – начал он.

Но пилот его прервал, слабым, но твердым голосом:

– Все вопросы потом, не до этого сейчас… – собравшись с силами, вскочил на спускавшийся от овальной двери трап и скрылся внутри корабля. Через минуту высунулся из люка, окрикнул Лопатина, все еще стоявшего разинув рот.

– Принимай! – гаркнул он по-военному, начал подавать ему коробки.

Василий стал машинально складывать их на землю у корабля. Последним, пилот осторожно вытащил цилиндр, примерно метр длиной и сантиметров тридцать в диаметре и осторожно передал ему, выдавив сквозь зубы, что бы был с этой штукой по осторожней.

Потом выбрался сам, с кепкой на голове и с автоматом висящем на ремне через плечо. Лопатин в который раз подумал, что дело-то не шуточное.

– Как тебя зовут-то? – спросил, тяжело выдыхая, пилот.

– Василий Лопатин.

– А по батюшке?

– Э-э-э… Андреич я.

– Стало быть, Василий Андреевич… а меня можете звать Юрием. Вот что, я вам потом все объясню, постараюсь по крайней мере, пока пойми, что я не враг.

– Юрий… Как Гагарина, значит?

– Это кто такой? Князь? Ладно, не до Гагариных сейчас. Ты уж мне помоги…

Лопатин лихорадочно закивал, не сводя глаз с оружия.

– Тут есть рядом где-то овраг какой, или яма какая побольше? И вообще, откуда вы взялись тут? Леса же кругом?

– Есть, как не быть, когда бежал, перелазил, метров сто отсюда овраг. Пасечник я, пасека моя в лесу, один живу. В часе ходьбы отсюда… – быстро и сумбурно затараторил Андреич.

– За помощью нужно ехать в правление, в Чернево, я мигом вернусь, у меня лошадь, мигом, часа за три обернусь. – Голос его дрожал, как и ноги, прошиб холодный пот, одолевало дурное предчувствие. Перед глазами стояло черное пистолетное дуло смотрящее в лицо, кресты на боку корабля, кровь и мертвый летчик лежащий у диска, свастика и эсэсовские руны на форме. Он вдруг почувствовал себя вновь мальчишкой в военные годы, как будто и не прошло с конца войны более тридцати лет, вся жизнь мгновенно прошла перед ним, знакомство с Верой. рождение детей.

– А вот этого делать не надо, не надо никуда ехать, никому ничего сообщать. – Пилот поправил на плече оружейный ремень и пошатнулся.

«Все… убьет ведь, точно убьет», – ноги Лопатина подкосились и он, впав в ступор, безвольно осел с остекленевшим взглядом у поваленного дерева.

Пришел в себя он от похлопывания по щекам. В лицо ему смотрели серые глаза парня в форме. Потом взгляд остановился на черепе с костями на знакомой с детства кепке с отложными полями и пуговицей спереди, единственным и страстным желанием было вынырнуть из этого кошмарного сна.

– Ну что вы, право слово, не бойтесь, мне нужна помощь, я вам ничего плохого не сделаю, возможно, даже буду полезен, а сейчас Василий Андреевич, вставайте, пожалуйста. Потащили в овраг вещи.

У них ушло с полчаса на перенос нескольких коробок и контейнеров. Скорее носил Лопатин, странный этот пилот, назвавшийся Юрием, еле ходил и становилось ему, судя про всему, только хуже. Овраг был не сильно широкий, но глубиной почти три метра с пологим восточный склоном и крутым западным. По дну бежал ручеек с мутной, красноватой от болотного железа водой. Когда они опустили последний контейнер в овраг, сели отдышаться. Новый лопатинский знакомый, обессилено откинулся на склон и прикрыл глаза. Дышал от хрипло, а лицо непроизвольно морщилось от боли.

Лопатин немного успокоился и решил, что пора, наконец, узнать, что и как. Пилот видимо почувствовал это и слабо улыбнулся, не открывая глаз.

– Спрашивай уже, – тихо произнес он слабым голосом.

– Ты это… немец что ли? – выдавил, наконец, Василий.

– Нет, русский… и отец русский, и деды, прадеды.

У Лопатина заметно отлегло от сердца, но пилот продолжал прерывистым шепотом

– Русский, Юрий Николаевич Кудашев, обершарфюрер СС, особое управление, «Зондербюро 13».

Андреич почувствовал, что начала болеть голова, да так сильно, что аж затошнило.

Кудашев будто почувствовал состояние мужика и, открыв глаза, недоумевающе посмотрел на него.

– Что это вас так перекорежило?

– Ты стало быть фашист?! А еще русский! Предатель значит! Этот… как его… власовец, да?

Лопатина, наконец, прорвало, он вскочил на ноги и стал кричать, размахивая руками.

– Да я мальцом, еще против вас фашистов воевал! Вы ж, нелюди, столько народу погубили, отца моего, дядьев, деревню соседнюю вовсе спалили! Мы двадцать миллионов положили, прежде чем Гитлера вашего в гроб загнали.

Юрий молча смотрел на разошедшегося пасечника снизу-вверх, не пытаясь перебивать.

Лопатин выдохся от крика и вдруг замолчал пораженный донельзя.

– А что я ору-то – подумал он, – война-то более тридцати лет как кончилась. А парню этому от силы лет двадцать пять, как Кольке моему, какой он к хуям фашист? Русский, это точно, а я-то с ума схожу не иначе, допился, блять… Погоди, а форма, а самолет этот странный с крестами… Точно крыша съехала.

– Ну вы закончили истерику? – хрипло прошептал пилот.

– Скажи-ка мне, Василий Андреевич, – молодой человек словно специально переходи с официального обращения на фамильярное, когда считал нужным – не удивляйся только… Василий Андреевич, а какой сегодня день, год и где я нахожусь?

Лопатин не особо и удивился, не мудрено, парня приложило при аварии не слабо, раз из головы все вылетело, ишь вот чем дальше, тем хуже ему. Бледнеет на глазах, нутро поди все отбил. Он присел опять, рядом с пилотом.

– Отчего, скажу. Ноне 27 июля 1979 году, пятница. Смоленская область, село Чернево отсель будет километрах в пятнадцати. И добавил.

– Ты мне вот лучше скажи, что за глупость несешь, ты ж не можешь быть фашистом. Тут и родился-то после войны, что ты эту форму поганую на себя напялил? И что это за таз, на котором вы летаете, и откуда? И как это, никому сообщать не надо? У вас тут авиакатастрофа, и товарищ твой убился… А, может, кино какое снимаете? Хотя какое к лешему кино! Я ж сам видел, как вы летели… слишком взаправдашнее кино, получается!

Парень слабо махнул рукой, прерывая Лопатинский монолог.

– Ты действительно хочешь все это знать? Надо тебе это все? – а потом добавил, явно сам себе, а не Василию, – видимо, тут ничего уже не изменишь и надо рассказать… Вот и надо было тебе Василий Андреевич, тут оказаться…

– Да уж ты, мил человек, скажи, что тут стряслось.

– Сразу скажу, что от этого знания жизнь твоя станет только сложнее. И чем это для тебя обернется в будущем, самом близком будущем. Можешь мне и вовсе не верить, но в моем положении врать смысла нет… ты уже слишком много видел, да и я, не в том положении, чтобы врать.

– Вот и ладно, вот и говори.

– Я действительно никакой не фашист, – начал он, и Лопатин радостно закивал головой, – я национал-социалист, но в данном случае, месте и времени, роли это никакой не играет…