Сергей Чайка - Вернуться

Свеча догорала, еще оставалось совсем немного, и она погаснет. Слабый огонек, окруженный растопленным воском, дернется и в комнате настанет темнота. Тело потряхивало, как будто через него пропускали электрический разряд. Сказывалась огромная усталость и сильный холод. Свет в доме отсутствовал, из-за того, что где-то на линии был обрыв. В такую погоду выйти на улицу было бы безумием для человека в здравом уме, и естественно, что было говорить о аварийных службах. Восстанавливать оборванные провода никто не собирался и видимо никто и не будет пока погода не успокоиться. Дров почти не было, так что печь остыла и согревать дом было почти нечем. Для него оставалось только одно, одевать на себя побольше одежды чтобы согреться и ждать. Еда у него закончилась еще вчера, когда утром он доел последний кусок хлеба, закусив его холодной сосиской. Теперь только чай наполнял его желудок. На растопку печи лежало еще пара поленьев и немного тонко наколотой щепы и на этом весь запас топлива заканчивался. Он экономил как мог, ожидая хорошей погоды, но как тут сэкономишь если воду надо вскипятить чтобы приготовить чай. «Может попробовать и пойти в лес поохотиться?» – размышлял он, разговаривая сам с собой. «Да? Ну и кого ты собрался поймать там? И главное как? Ну допустим какой-то сумасшедший заяц, которого выгнала его зайчиха попадется тебе. Будешь за ним гоняться по лесу по сугробам? Или застрелишь его из пальца? Или, догнав его, что конечно вряд ли, уговоришь его сдохнуть? Да что ты увидишь в этой метели? Метр! Максимум! И все, дальше пелена» – закончил он свою мысль. «Хреново» – с тоской резюмировал он, глядя в заледеневшее окно и ожидая чуда. В таком положении будешь верить во что угодно. Надо было принимать какое-то решение. На улице завывал ветер и снег валил с неба, не переставая третий день. Он ждал что ну вот-вот и наконец утихнет ветер и выглянет солнце, но тот и не думал прекращать свое сумасшествие, а только усиливал свой напор с диким воем. «Еще немного и выходить мне придется через второй этаж» – невесело пошутил он. «Хотя скорей превращусь в эскимо, так и не встретив спокойную старость.» Он натянул на себя ватные штаны, толстый свитер с высоким горлом, армейский бушлат, уши шапки затянул шнурком, ноги в шерстяных носках продел в валенки. Экипировавшись таким образом, он посмотрел на себя в зеркало: «Теперь точно не замерзну.» В маленькой каморке, приспособленной под хознужды, на одной из полок он взял моток бечевки. Обвязав себя веревкой вокруг пояса, он подошел к входной двери и надавил плечом на нее. Чтобы открыть, ему пришлось приложить огромное усилие. Ветер был такой силы, что могло возникнуть чувство что кто-то придерживает ее снаружи. Надавив плечом на полотно двери, он приоткрыл ее и вывалился наружу, попав в снежную карусель. Ветер как зверь из засады накинулся на него. То справа, то слева он кусал своими снежными зубами, пытаясь свалить и закрутить его в вихревом танце. С усилием он сделал несколько шагов и схватившись за основание столба, поддерживающий крышу открытой веранды привязал себя к нему концом веревки. Затянув потуже узел бечевы и подергав на прочность связки, он двинулся в снежный шторм. Лес находился буквально в каких-то пятидесяти метрах от дома. «Главное дойти и прийти» – подумал он. Выпавший снег был рыхлым и ноги проваливались по колено, неудобная одежда сковывала его движения и затрудняло действия. Несмотря на сильнейший холод, через несколько пройденных шагов от его тела повалил пар, ему стало жарко и пот заструился по лицу как ниагарский водопад. Брови и его рыжая борода покрылась инеем и почти огненный цвет сменился на белый. Со стороны теперь его можно было принять за настоящего деда мороза. Ветер усиливался. Сквозь гул ветра внезапно раздался громкий треск и подняв глаза он успел отскочить в сторону в последний момент, перекатившись по снегу. На том месте по центру, где он только что стоял, воткнулся огромный обломок дерева. Ветер обломал половину ели и тяжелый кусок со скоростью вертикально вонзился в землю. «Нормально так… Еще бы не много… И мне был бы звездец…» – тяжело дыша сказал он. Во рту все пересохло и зачерпнув горсть снега он отправил ее в рот. Снег растаял во рту моментально, превратившись в холодную воду, немного утолив наступившую жажду. Перевернувшись на живот, он сплюнул желтую слюну, которая на ветру завернулась ему на лицо и повисла толстой нитью. «Тьфу ты, черт»– он смахнул перчаткой липкую слюну, повисшую на его уже седой от снега бороде, и встал на ноги. Встал и сразу же уткнулся в колючий лапник, иглы которого прямиком вонзились в глаз. «Да что ж это такое?» – закрыв рукой уколотый глаз произнес он. Глаз сразу увлажнился и наполнился слезой. Тяжелые лапы ельника, приваленные снегом, образовали наподобие вигвама и ветер ударяясь о его стены угасал. Лес сдерживал порывы ветра, не давая просочиться во внутрь. Под деревьями валялись сухие сучья и палки. Он разложил заготовленную веревку на земле и начал складывать их, отряхивая от снега и льда.

Кружка с горячим чаем в руке и огонь, полыхающий в печи, давал долгожданное тепло, согревая его. Он стоял у окна и дул на горячий чай, затем маленькими глотками, обжигаясь попивал его. Горячий напиток как набегающая волна на берег согревала тело изнутри. Снег за окном кружил по известной только ему траектории, ударяясь о стекло со свистом и гулом. Снежинки, попадающие на стекло тут же, таяли и превращались в маленькую слезу, которая стекала и застывала прозрачной капелькой льда. Когда он там, далеко от этого места стремился к тишине, то он представлял себе все именно так. Почти так. Тишина породило одиночество. Одиночество, которое порой становилось невыносимым. И он погружался в прошлое, в те памятные дни, которые пропечатались у него в голове надолго. Образы из недалекого времени, того времени что теперь казались для него очень далеки. Время остановилось для него, не было часов, не было календаря, не было чувства движения жизни, всего того, что было в прошлой жизни. Образы знакомых ему людей со временем стирались, они как будто умирали, и он хоронил их, не появляясь на похоронах, не бросив комок сырой земли и не выпив за них. Он забывал их, а они забывали о нем. Так по крайней мере он думал. Одиночество – это молчание, крик в тишине и эхо, пустой звук. Он не заметил, как со временем он стал говорить сам с собой. Когда это все началось он уже не помнил. Он с усилием пытался вспомнить, наморщив лоб и свободной рукой потирая висок. Когда же?

Она сидела на кухне и ждала его. Их общего сына она уже уложила спать и теперь ждала, сидя у окна и не зажигая свет. Когда в ночной тишине раздался поворот ключа в двери, то она от неожиданности вздрогнула.