Антон Безмолитвенный - Ресакрализация. Фантастический роман с элементами трансцендентной эротики

Тобин присел на теплый от солнечных лучей камень, оказавшийся теперь в теньке, и слегка разомлел, наблюдая за полуденным маревом, поднимающимся над полевым разнотравьем. И чем дольше он сидел, тем больше ощущал, что какая-то особая сонливость и дремота обволакивает ум, делая его мягким и вязким, подобно меду. В какой-то момент он ощутил себя прямо-таки вынужденным откинуться на спину, радуясь тому, что камень теплый, и можно разложиться вот так, запросто.

И уснул. Точнее, погрузился в довольно странное аморфное состояние, заполнившее собой обычно резкий переход между бодрствованием и сном. В этом состоянии мысли и ощущения перетекали друг в друга, образуя теплые эмоциональные потоки. Устремившись по одному из них, Тобин ощутил такую невероятную расслабленность и комфорт, что заснул во второй раз – прямо изнутри первого сна.

В этом под-сне все было таким же, как и на реальной поляне, где он лежал сейчас на камне – или, по крайней мере, казалось таким же. Но особый ментальный привкус, сновидческое ощущение нереальности происходящего пропитывало собой каждый предмет вокруг, вкрадывалось в каждую мысль и ощущение.

Тобин поднял глаза на Ва Ту, сидящего на поваленном дереве напротив. Тот, улыбнувшись, молча указал ему куда-то вперед и вниз, добавив широкий окаймляющий жест рукой.

Присмотревшись к тому, как расположены оставшиеся на поляне оболочки муравьев, Тобин поразился. Они группировались настолько систематично, что казались пустыми зубами невидимого чудища, к каждому из которых была подведена сложная система из условных нервов в виде ветвей подземного кустарника. Однако это царство нитевидных хитросплетений, в отличие от привычной грибницы, было невидимым, не обладающим устойчивой материальностью – ведь реальным мицелием здесь и не пахло. Пытаясь осмыслить это противоречие, Тобин почувствовал, что заходит в тупик – и для обретения ментальной опоры принялся думать об обычных грибах. Грибница определенно была живым существом – но не в том же смысле, что человек или леопард. Бесчисленные ниточки гифов составляли единую причудливую сеть, протыкающую изредка землю копьями небольших плодовых тел – грибов, которые люди принимали за отдельные существа, хотя в действительности они были чем-то наподобие торчащих над поверхностью органов размножения.

Основное же таилось под поверхностью. Постоянно испускало и получало сигналы. И несомненно обладало каким-то подобием разума. Правда, как он теперь понимал, разум этот был далеким от человеческого. Но определенно хотел сохранить себя, разрастаться дальше, изменяться и процветать. Поэтому-то и был способен входить в контакт с человеком и влиять на сознание, в чем ему – Тобину – уже довелось убедиться.

В случае же с кордицепсом все промежуточные стадии подземного разрастания сети были свернуты. И укомпактованы в небольшое продолговатое тельце насекомого, которому и предстояло стать средой для развития мицелия. За всем этим проступало что-то ощутимо-тревожное, но что именно – мысль пока не была в состоянии нащупать…

Ва Ту кивнул, наблюдая глубокую сновидческую задумчивость на лице своего спутника, лежащего на камне; встал и неспешно направился к муравейнику, расположенному на самом краю той же поляны. Тобин, слегка проснувшись и подойдя к нему, обнаружил, что старый шаман рассматривает кусты папоротника, перебирая рукой остроконечные листья.

– Обрати внимание, – негромко произнес Ва Ту, – один и тот же узор повторяется на разных уровнях.

Тобин сосредоточенно воззрился на куст, силясь вникнуть в то, что имелось в виду. Действительно – каждая ветка папоротника по форме напоминала один большой лист, составленный из множества маленьких листочков. В свою очередь, множество веток, растущих из одного стебля, складывались в узор, воспроизводивший все ту же картину, но уже в глобальном масштабе растения в целом.

«Хорошо, общая идея самоподобия, выстраивающая из маленьких частей большие, понятна. Но что именно хочет сказать мне этим шаман?» – думал в своем полусновидении Тобин.

Как бы подслушав его мысли, Ва Ту указал рукой на виднеющийся вдалеке муравейник, сделав побуждающее движение вперед. Тобин, немного поколебавшись, направился к муравейнику, опустился перед ним на колени и, повинуясь очередному поощряющему кивку шамана, запустил руки внутрь, прямо в мягкий земляной конус.

Почти сразу же он ощутил легкое пощипывание в кистях от укусов. Однако, вопреки его ожиданиям, оно не казалось таким уж болезненным или откровенно неприятным. Было непонятно, кордицепс ли оказывают такое воздействие, полусон или еще что-то, но вдруг его сознание озарила вспышка никогда не испытанного состояния собранной в целостность множественности, очевидно проистекающего от сообщества покусывающих руки муравьев. Состояние было странным и трудноописуемым – в нем читались нотки страха, недоумения, растерянности и желания устранить угрозу, но под всем этим таилось что-то еще, гораздо более значимое.

Посидев так некоторое время, Тобин покосился на кусты папоротника на краю поляны. И вдруг его озарило – муравейник тоже был своеобразной грибницей, пронизанной коммуникативными гифами – но незримыми, а состоящими из социальных связей между муравьями. Которые и складывались в этот своеобразный коллективный разум, образуя его как маленькие листья папоротника – большую ветвь.

Тобин вытащил руки и встряхнул ими, сгоняя оставшихся муравьев. А затем просто встал и какое-то время стоял, глядя на шамана и улыбаясь от расширившегося понимания мира. Ва Ту через некоторое время поднялся и легким кивков головы призвал его идти дальше.

Они оказались у подножия высокой скалы. Шаман воздел руку, указуя на соты, прилепившиеся к горным уступам. Тобин смущенно улыбнулся: «надеюсь, мне не придется лезть в улей?», – с трудом разлепив слипшиеся от кордицепса губы, с легкой хрипотцой произнес он.

В ответ на это Ва Ту, облюбовавший поваленное дерево в теньке, молча кивнул на камень у подножия скалы: мол, сиди, наблюдай.

Тобин сел на камень, который успел основательно нагреться на солнце, и принялся наблюдать за пчелами, снующими по своим делам. Первоначально казавшееся хаотичным перемещение полосатых тел вдруг напомнило ему сложный и наполненный смыслом язык. Подробностей выражаемого на этом языке Тобин так и не смог распознать, но общий смысл танцев в воздухе и даже что-то, отдаленно напоминающее эмоциональное состояние роя, как и в случае с муравьями, уловил.

Сообщество пчел тоже определенно было сетью самоподобия – и сеть эта плелась сразу на нескольких уровнях, зримом и незримом. Рой в некотором смысле представлял собой одно большое существо, составленное из сотен маленьких жужжащих тел.